Эти первые контакты между усадьбой и комитетами не были ни враждебными, ни даже напряженными. В наших деревнях знали отца как полезного соседа и, что даже более существенно, справедливого и сочувствующего им судью местного магистрата. Мои родители хорошо знали членов комитетов — на тот момент все они были деревенскими старейшинами, — а некоторые из них даже были в дружеских отношениях с усадьбой. С их помощью условились о встрече в Деречине, на которую отец планировал взять всю семью, на случай, если будет решено остаться в Деречине или переехать в Слоним, городок километров на 35 к востоку.
В тот же день, 17 сентября, рано утром, у подъездной аллеи появился желтый кабриолет, запряженный красивой парой серых лошадей. В нем сидел усатый пожилой господин и две молодые женщины с большим холеным бульдогом. Реакция моих родителей была автоматической и напоминала Консьержери в эпоху Великого террора: они официально приняли гостей, в то время как члены комитета ожидали на почтительном расстоянии. Гостями были Сташевские, господин и две его племянницы, Зося и Марго, из усадьбы Гнезна около Волковыска, километров на 40 западнее. Родители не были с ними знакомы, но слышали о них. Девушки казались очень искушенными, и моя младшая сестра Тереска — в свои семнадцать лет еще не знавшая света — смотрела на них с завистью. Они бежали от приближавшихся немцев — прямо в распростертые объятия советских войск… Комитет принял наших гостей сдержанно, и — поскольку была опасность, что с дальних полей придут бандитствующие элементы, — отца попросили взять Сташевских с собой в Деречин.
Встреча с комитетами началась вскоре после полудня 18-го за столом в кабинете мэра. Я хорошо ее помню, потому что мы все на ней присутствовали. Встреча была долгой и для меня скучной. Я не понимал, что за этим столом принимались решения на следующие два-три дня, те самые два или три дня, которые сегодня кажутся мне самыми опасными днями нашей жизни. Комитетчики сказали отцу, что на территории коммуны Деречина он и его семья в безопасности. Однако гарантировать нам безопасность за ее пределами они не могли и потому не советовали ехать в Слоним. Было принято решение, что Гедройцы (и их гости) вернутся в усадьбу. Мой отец закрыл встречу заявлением, что наступает новый порядок и две «наши» деревни должны немедленно взять на себя функции управляющих имениями усадьбы и таким образом заявить советской власти о своих притязаниях на фермы. Это было спокойное и прагматичное приятие неизбежного и в то же время намек на то, чем может грозить постсоветское будущее мелким собственникам Лобзова и Котчина. За бесценный дар безопасности, сколь бы хрупкой и недолговечной она ни была, отец отплатил прозорливым советом.
