— Из новоселов мы будем, — пояснил он тихим, задушевным говорком. Новоселы тут статья особенная…
— А что это за новоселы? — спрашиваю его.
— Мы этак прозываемся, видишь ли, — так что недавно здесь совсем ну, шесть али восемь годов… До тех пор в Харьковской губернии проживали. Тесно стало — мы и давай сюда. Помощь дали нам на поездку, правительство способствовало. И здесь помощь была — земля, постройка… Так все вот мужики, что наехали сюда не больше годов десяти, — все они новоселами и зовутся, а те, которые годов сорок али шестьдесят живут, — старожилы они. Старожил — мужик богатый, у него одной скотины невесть что. Хозяйство какое! Стройка, сад, огород… Ну, да што говорить — одним словом, купец-мужик.
— А вы? — спрашиваю Климыча.
— Тоись новоселы, што ль?
— Да, вы-то как живете?
— А мы вот то-то и дело, што — «как живем». Плохо живем, одним словом. Годов-то десяток пройдет, и мы окрепчаем, а пока што — никуда не годится. Нету у нас ничего, окромя земли. Да и земля — какая она; не везде одна… Сунься вон на Каюк-гору, как она тебя камушком-то щелкнет…
— А вот рассказывают, Климыч, — обратился я к вознице, — будто киргизы, так эти и вовсе нищими живут. У них и того нет, что у вас, новоселов?
Мне любопытно было послушать, что он ответит на этот скользкий вопрос. Климыч ответил не сразу. Полминутки помолчал. Потом осанисто расправил карюю бороду-лопату, потрогал себя за нос, сплюнул и, глядя перед собою в пустую равнину, словно только для нее выжимая слова, медленно выговорил:
— Все лень одна.
— Как лень! — изумился я.
— А то што? Лень… И начисто лень, больше нет никаких причинов. Ты сам посуди, господин хороший…
— Не господин — товарищ, — поправил я.
— Ну, товарищ, все одно, — согласился он невозмутимо. — Я, к примеру: вот она, весна подошла. Што я делаю? Не все же вашего брата, комиссару разную, катаю, — язвнул он, — бывает, что и работать возьмусь. А уж как возьмусь работать — лови меня по полю с утра до ночи. Пахота миновала, яровые приготовил — там колесом закружило: травы подошли, сенокосы, жнитво, а под осень — опять ее, матушку, ковыряй, загодя думай, што надо… Так весь мокрый от пота и ходишь все месяцы. А он што, киргиз? Сел на кобылу, свистнул, да и был таков — лазит тебе по горе, мурлычет, скотинку пасет… Скотинку пасти — што не пасти? А вот с землей повозись, тогда узнаешь кузькину мать.
Я дал ему, Климычу, выговориться до конца и стал объяснять, почему киргизы занимаются главным образом скотоводством, какое это длительное и трудное дело — от скотоводства и непрестанных кочевий осесть на землю, взяться совсем за иное, за непривычное дело. Сказал Климычу, что и Советская власть заботится о том, чтобы кочующих киргизов превратить в оседлых…
