— Что, Филиппьевна, в гости? — спросила хозяйка, подавая ей табуретку.
— Како в гости? Середь бела дня в гости! Филиппьевне-то пензии не платят. Это вам, молодым, по гостям ходить. Пришла про рожденье свое узнать.
— Ох ты господи! — всплеснула руками Марья Петровна. — Я и забыла тебе сказать. Завтра у тебя день рожденья.
— Завтра? То-то мне не сидится сегодня. Куделю пряду ноне. Председатель просит: «Выручи, Филиппьевна, без веревок сидим, никто не хочет престь». А как Филиппьевны-то не будет, к кому, говорю пойдешь?
— Бабушка, — подал и я свой голос, — а сколько вам лет?
— Кто у вас в гостях-то? Худо вижу — весь свет в дыму. — Филиппьевна поднесла сухонькую коричневую руку к глазам и, подслеповато щурясь, посмотрела в мою сторону. — Молодец кабыть? Откуда?
— Дальний, бабушка. — Я нарочно повысил голос, сообразуясь с ее возрастом.
— Чую, что дальний. У нас говоря-то кабыть потише, — с легким подковыром сказала старуха.
— Из Ленинграда, бабушка. Слыхала такой город?
— Она не только слыхала. Она бывала там, — не без удовольствия ответила Марья Петровна.
— Почто бывала-то? — с притворной сердитостью возразила Филиппьевна. — Я и в Питере бывала-то.
— Так ведь это одно и то же, бабушка, — рассмеялся я.
— Одно, да не одно. В Ленинград-то на машинах ездят да по воздуху летают, а в Питер-то я пешком хаживала.
— Пешком?
— Пешком.
— Отсюда, из Ваймуши? — Это деревня километрах в четырех от Пинежского райцентра. — Подальше маленько. Верст десять еще прибавь. Из Шардомени.
Я перевел взгляд на Марью Петровну, затем снова посмотрел на старушонку. Да не морочат ли они меня? Ведь это же сколько? С Пинеги до Двины, с Двины до Вологды… Свыше полутора тысяч километров! И вот такая крохотуля промеряла этакое расстояние своими ногами…
Но еще больше удивился я, когда услышал, что она ходила в Питер — за чем бы вы думали? — за сарафаном…
— Правда, правда, — горячо заверила меня Марья Петровна. — Ходила наша бабушка. За сарафаном ходила. Расскажи, Филиппьевна, не забыла еще?
— Как забыть-то… Мне еще тогда говаривали: ну, девушка, всю жизнь будешь вспоминать Питер. И верно: как вечер-то подойдет, так и почнет из меня жилочки вытягивать. Всю-то ноченьку как на вытяжке лежу.
— Это, Филиппьевна, годы выходят, — посочувствовала Марья Петровна.
— Да ведь мои годы еще что. Восемьдесят четвертый пойдет, а матенка у меня в девяносто лет за морошкой хаживала.
Павел Антонович, который с приходом Филиппьевны завалился на кровать и до сих пор хранил молчание, тут поднял крупную облысевшую голову:
