В темной комнате висела тишина. Только разноцветными кадрами мелькал брошенный, позабытый всеми новенький телевизор, и ритмично отмеряли секунды большие настенные часы. Слабенькая и бледная в свете мутной луны девчоночка едва заметно улыбнулась и поджала колени, скрутившись калачиком, как эмбрион. Витька, отягощённый философскими мыслями, откинулся на спинку дивана и тоже закрыл глаза.
Никто из них под утро даже не вспомнил, как пришла Тамара, выключила телевизор и, растроганная картиной, оставила уснувших ребят в покое.
Витька ощущал, что Инга, сказав ему всю правду, открыв все свои мысли, стала чувствовать себя немного свободнее и раскованнее. Да и сам он сблизился с ней, начав на самом деле понимать девушку, точно настроившись на её волну, точно осознав, на каком языке говорить с ней.
Главное, это не доставляло никаких хлопот. Даже наоборот. Парень ощущал себя нужным и сильным, чувствовал, что его уважают и верят в него. Дома и в школе ведь только пинали, повторяя, что он ни на что не годен. А тут… столько внимания, столько добрых слов с её стороны.
Они проводили всякую секундочку вместе. Иногда по привычке начинали спорить и в шутку дуться друг на дружку. Но потом всё равно торопились извиниться и отметить перемирие бубликом с соком, что продавался в буфете на первом этаже. Инга приносила ему ужин всякий раз, когда Витька валялся с температурой под вечер и ленился идти в столовую. А он сидел с ней во время переливания крови, учил рисовать, рассказывал забавные истории из своей буйной жизни, например о том, как они с Лёшкой попёрлись зимой на речку, а домой вернулись с мокрыми ногами и ангиной. Инга слушала, не мигая и с таким вожделением, будто он говорил о каких-то приключениях или подвигах.
Случалось, она уставала и забавно щурилась, и ещё… у неё почему-то иногда подрагивали пальцы. Она немного пугалась этого, зажимала руки в кулачок и слегка взволнованными детскими-детскими глазами смотрела на Витьку.
А он жалел девочку и осторожно ласкал.
— Не страшно, — говорил. — Тамара же сказала, что это бывает.
Когда в больнице становилось совсем холодно, парень прижимал её к себе. Ему хотелось это делать, как хочется оберегать найденного в дождь на улице маленького, худого и мокрого котёнка. Это происходило естественно и безо всяких крамольных мыслей. Не любовь — любовь-то у Витьки была, — а просто высший уровень взаимопонимания. Когда слова не нужны.
По вечерам они гуляли, плотно закутавшись от свирепого ветра в куртки. Витька терпел Ингины стишки, а она — его громогласные песни.
