Построив в каре все свое стадо, высокий "белый дьявол" подошел к самому баллону и остановился в незначительном от него расстоянии.
Чудовища были страшны, но все же, пока они были кошмарны, они были страшней. Венаск убедился уже, что они робки по натуре.
— Разбирает меня злость, — сказал Сейнтрас, — так бы и врезался с ножом и искрошил бы проклятую сволочь!
— Они зароются в землю, и тогда пиши пропало, — проговорил Венаск, — у меня была встреча с этим субъектом, и я по себе знаю, что легко сойти с ума в самый нужный момент… Поэтому, Сейнтрас, воздержись, пожалуйста, и хоть на этот раз не сходи с ума.
— Я их нисколько не боюсь, — со смехом вскричал Сейнтрас. — Милостивые государи, "белые дьяволы", — возвысил он голос, — великая французская республика объявляет вашу страну включенною в состав ее колоний, а я имею честь представиться: ваш генерал-губернатор, и мне принадлежит исполнительная власть. Вам, как представителям одного из прекраснейших народов севера, считаю необходимым прежде всего даровать автономию, но помните, что мы шутить не намерены и требуем от вас возвращения украденных у нас частей дирижабля, для чего даем вам час сроку, по истечении которого мы сделаем с вашей столицей, — он указал на холмы, — то же самое, что сделали с этим камнем.
Новый угрозительный жест.
Речь его показалась Венаску не особенно здравой. Но жест был исполнен такого красноречия, что чудовище с золотым цилиндром замахало им в разные стороны и свистнуло, на что все подчиненные его ответили каким-то жалобным возгласом.
Сейнтрас сбежал с лесенки и очутился лицом к лицу с начальником. Но свирепый вид оскаленного чудовища не испугал его, и он галантно взял его руку к себе под локоть и потащил его за собой. Тогда и Венаск спустился. Чудовище, по-видимому, только и искало дружбы. Оно повернуло назад свою страшную голову и, кажется, пригласило подчиненных не покидать его и быть настороже. Толпа почтительно что-то прошипела.
— Понял или нет этот идиот что-нибудь из моей речи? — произнес Сейнтрас и подвел его к мотору.
Свободной рукой он несколько раз показал на недостающие части аппарата, и интеллигентное существо должно было, наконец, понять, чего от него требуют. Оно осклабилось и опять повернуло голову к своей свите. Язык его, — потому что ясно, это была членораздельная речь, — напоминал собою весеннее кваканье лягушек и полосканье горла борной кислотой. Несколько чудовищ мелькнули в воздухе и с такой же быстротой вернулись, неся под мышкой металлические рычаги, винты и прочие части.
