В зале я сидел без движения. И киножурнал, и фильм.
Переплачивать за такую дребедень было нечего.
Светка разок прижалась ко мне локотком, вроде случайно, но я не ответил. Честно же ей сказал: мы по-дружески.
Сеанс закончился, и я проводил Светку домой — она жила в самом центре, на улице Валовой, в бараке. На прощанье напомнил про Ладинку, но обниматься не полез. Хоть она ждала.
Теперь мой путь лежал к Штадлеру. Но сначала забежал домой, переоделся во все гражданское, оставил сидор.
Уже собирался убегать — заметил на столе записку:
«Жду. Приходите. Надо поговорить».
Без подписи. Но подписи и не требовалось. Буква «т» — с крышечкой, как в письме. Лаевская. Я даже не подумал, как она попала в дом, чтоб цидулку свою проклятущую подложить.
Бросился к двери — бежать к ней.
Но остановился. Нет. Бежать нельзя. Ни сегодня нельзя, ни завтра. Ни сколько сил хватит — нельзя. Пускай она сама придет. Сама придет и будет умолять поговорить.
И к Штадлеру ходить не надо.
И к Евке.
Ни к кому.
А надо спать спокойным сном. Ради Любочки. Ради Ёси и Ганнуси.
Аккуратно разделся, сложил одежду, как Любочка за мной подбирала: пиджак в шкаф на вешалку, брюки туда же — на специальную вешалку, с зажимами, рубаху на спинку стула, носки на пол не бросил, а повесил на перекладину табуретки. Старые сандалии, в которых ходил дома, поставил один к одному. Носками вперед, задниками к кровати. И выровнял. Доска шла по линии пяток. По доске и ровнял.
Засыпал тревожно, но с чувством выполненного долга.
Во сне Свириденко мне выговаривал: — Не утрамбовал. Подошел формально.
Лаевская не давала о себе знать. Евка тоже.
Я в их сторону старался не думать. Одна мысль меня тревожила — как там Басин с хлопчиками.
Но что я мог сделать?
А в конце июня Светка подкараулила меня с круглыми глазами:
— Штадлера знаете?
— А что?
Штадлер был мой тайный сотрудник, и не Светкино дело интересоваться.
Но она лезла мне прямо в лицо:
— Немой. Жидоватый. Правильно?
— Не жидоватый, а человек еврейской нации. Дальше?
— Ага. Сильно еврейской. Заходил вчера сюда. И не один. С фифой. С губищами намазанными. Аж гидко смотреть. В таком возрасте, а мажется. Искали вас по срочному служебному делу. С губищами говорит: «Я — Лаевская Полина Львовна, а это — товарищ Штадлер Вениамин Яковлевич. Он себя плохо чувствует по здоровью и немой, так я его сопровождаю. Он хотел бы встретиться с товарищем следователем Цупким». И смотрит на меня, вроде я ей вас с-под стола достану. Я ей говорю, хоть и не обязанная: «Товарищ следователь на задании». Она: «А когда будет на рабочем месте? Он же и с гражданами должен говорить, а не только по городу мотаться». Я отвечаю: «Чтоб такие, как вы, жили спокойно, товарищ следователь и мотается туда-сюда. А вы заявление напишите и оставьте. Я передам». А она с улыбочкой прогавкала: «Никаких заявлений писать не буду. И товарищ Штадлер не будет. Нам лично надо». А тот товарищ Штадлер еле стоит на ногах. Я говорю: «Вы, товарищ Штадлер, присядьте. Отдохните. Нам обмороки не нужные. Тут многие в обмороки падали. Не помогало». Баба Штадлера цап за руку и повела на выход. А он идет — чистый теленок. Я вам точно говорю — баба и есть главная. А он при ней.
