31 декабря я сказал Любочке, что уезжаю по службе в район, а сам отправился в Халявин — в психбольницу.
Главный врач Дашевский Юлий Петрович встретил меня хорошо. И сам казался с приветом. Улыбался без перерыва. Про Бэлку сказал утешительное, что она сама себя не чувствует. Что ей в своем состоянии спокойно.
Я поинтересовался:
— Может она поправиться?
Дашевский заверил:
— Не может.
Я настаивал:
— А бывали подобные случаи?
Юлий Петрович подумал и ответил:
— Подобное случалось. Вот был у нас до войны такой пациент — Штадлер. Он немного потом пришел в себя. Хоть врачи сначала считали, что случай безнадежный. А теперь почти вменяемый гражданин. Кстати, к Бэлле наведывался. К ней вообще много посещений. Если учитывать специфику заведения. Отец, естественно. Штадлер. Лаевская Полина Львовна. Молодая женщина, интересная — Ева Воробейчик. Еще какой-то человек — наш возможный пациент, я вам как врач говорю, точно когда-нибудь с ним встретимся. Фамилию уточню, если надо.
Я спросил:
— Пританцовывает этот ваш будущий постоялец? Вроде молится по-вашему на ходу?
Врач насторожился:
— Как это — по-нашему?
— По-еврейски. Сами знаете.
Юлий Петрович смущенно буркнул:
— Ну да, конечно.
— Не надо уточнять. Табачник его фамилия. По паспорту. А на самом деле — черт его знает. Такой тип — всего можно ждать.
Врач поддакнул:
— Вот именно, вот именно.
Бэлка гуляла по двору. Поверх серого байкового халата на ней была кое-как напялена фуфайка, на голове теплый платок, коричневый, с белесой каймой. Валенки без калош.
Меня не опознала.
Я не настаивал. Повесил ей на руку, на сжатый кулак, сетку с гостинцами — булка, конфеты-подушечки. Погладил по плечу.
Конфеты в кульке Бэлка почему-то сразу различила. Сказала:
— Подушечки? Мои любименькие. Как там Евсею лежится? Мягко ему?
Я вытащил конфету и подал ей прямо в чуть-чуть открытый рот.
Она пожевала и, довольная, подтвердила свой вопрос:
— Мягко ему лежится. Мягко.
До наступления Нового года оставались часы, надо было успеть нарядить елку для детей.
Разговаривать некогда. И не с кем. Бэлка — пустое место. Пустей, чем Евсей сейчас в гробу на подушечке красного кумача.
Я думал: вот все хотели знать, включая первым счетом следователя, — какая причина самострела Гутина? Я дело читал. Тонюсенькое. Когда самоубийство — всегда тонюсенькое. Там русским языком зафиксировано: «Вследствие ряда причин состояния здоровья». И приложены справки.
Здоровье у Гутина было неважнецкое. Последствия ранений и контузий. Это да. Боли головы.
