Дознаватель | страница 22



Я посмотрел на Евсея новыми глазами.

— Какие у меня дела могут быть с Довидом? Я его терпеть не могу. И не скрываю.

Евсей набычился:

— Я в чужие дела не лезу. Никогда. Думал, ты меня за это уважаешь. Откуда я знаю. Довид что-то махерит по кирпичной части. Может, он тебе кирпича подкидывает втихаря. Для сарайчика на старой квартире. Ты строить хотел. Он мне как раз и намекнул: для пользы личного твоего дела передать адрес. Ну, теперь ты переехал, тебе сарайчик присобачивать негде. Но мало ли что? Был бы кирпич. Правильно?

Я ответил решительно:

— Неправильно.

Прочитал бумажку. Адрес такой: Остер, улица Фрунзе, за последним домом от конца. Землянка.

На самое прощание Евсей пробормотал:

— Ты, Миша, люди балакают, недокрутил с Моисеенко. Помнишь, который руки на себя наложил?

— Ну. Помню. В глазах висит каждую ночь.

— Говорят некоторые, и у нас в отделении тоже. Темное дело. Темное. Я как могу — осаживаю, не чипляйтесь, говорю, к Мишке, все что надо — сделал. Артист нервный попался. Вот и конец.

Я резко оборвал:

— Какие твои разговоры, я знаю. Виляешь. И разговоры твои вилючие. Конкретно кто бочку катит?

— Машинистка Светка. Она с начальником сейчас крутит. Губы бантиком сложила и нарочно при мне процедила: «Миша твой, Евсей, недосмотрел. С тобой дружит, аж обнимается, а недосмотрел». Светка — прошмондовка. Шлендра. Сама б не додумалась. Повторяет.

Я развернул Евсея к себе близко лицом и закончил нашу беседу таким образом:

— Через тебя ко мне претензии. Видишь, зацепили. Гутин — сомнительный по национальному вопросу, Цупкой с Гутиным в обнимку взасос целуется, давай по Цупкому огонь дадим. Нет. Не получится у них!

Евсей засветился, хоть я его и больно прижал за плечи.

— Не получится, Миша! Мы кровь вместе проливали. Не получится.

Я не знал, как поддержать товарища, и только сказал:

— Ото ж.


Настала возможность поехать в Остер, как я хотел и делал план. А дома я объяснил: еду на родину, в село Рябина между Харьковом и Сумами. Далеко от Чернигова. И на работе распространил ту же версию. Отгремела большая война. У меня мать и отец замучены фашистскими извергами как передовые колхозники, причем отец — активист. Отдать последний поклон могилам родителей — на такую мотивировку я вынужден был решиться. Стыдно.

Но и в то же время не стыдно. После Остра я наметил и в самом деле добраться до Рябины. Если получится.

Кто не знает, объясняю.

Задним числом всегда легко осуждать. А в те годы чувства были накалены пожарищами прошедшей войны. До счастья подать одной рукой. И всякое препятствие после кровопролитных боев виделось незначительным на мирном фоне. Это я не для философии, а для сведения.