Потом одобрила:
— Як же, помянуть треба. Надо помянуть. А то вскочит и вернется. А ему все равно не жить. Мучить всех будет. Детей пугать. Надо, надо на помин. И остатки на могилку полить.
Мы закрылись в завхозовской каморке — в большом здании бывшей синагоги перегородки закутка не доходили до высоченного потолка. Полки завалены барахлом. Все как положено.
Конторский стол чистый. Файда расположил на нем бутылки, достал стаканы.
Бутылку протянул мне.
Я не раз замечал, как люди умеют изменять свой внешний и внутренний вид за секунды. Не специально. Специально как раз сразу можно различить умысел. Когда специально, получается напряжение. Человек весь подбирается, держит себя в придуманном узле, следит за всеми своими частями. А уследить нельзя. Потому что уже есть у него и тело, и голос, и манеры. А если без умысла, под воздействием глубокой потребности — тогда можно человека враз и не узнать. Он — и не он.
Файда передо мной был не Файда. Раньше он стоял трохи пониже, жил передо мной вроде снизу наверх и так далее. Теперь наоборот. Смотрел сверху вниз.
Я присел на табуретку. Выбил пробку. Нарочно повозился. Пускай немножко успокоится. Лишние нервы ни к чему.
Когда разливал вино, сделал вид, что рука дрогнула.
Файда заметил. Но ничего не сказал.
— Видите, Мирон Шаевич, рука дрожит. А вы меня в бесчувствии обвиняете. Обвиняете. Не спорьте. Вам напоказ выпить охота, а вы ж не пьющий. Меня напоить думаете. А я не пьянею. Тем более вино. А вот вы пить будете. И сильно будете. Вам надо. Надо?
Файда сказал, что надо.
Быстро выпил полстакана.
Я только пригубил.
— Ну, Мирон Шаевич, начинайте доклад. С до войны начинайте. С Евки. И учитывайте. Сейчас ваша смелость пройдет. На полуслове пройдет. И вам станет стыдно, что вы передо мной выступаете. Вы на меня от ненависти смотреть не сможете. Ну так в другую сторону и глядите. Главное: рассказывайте. Я вас за язык не тянул. Я к вам со всей душой.
Файда выпил еще.
Уперся кулаками в стол, вроде на собрании, наклонился вперед. Для разгона.
В общих чертах его рассказ совпадал с Евкиным.
Забрать ребенка у Евки придумала не Сима. Правда, грозилась прижать Мирона по партийной линии. Моральное разложение и далее по списку. Мирон не сразу испугался — хорохорился. Отвечал на все угрозы жены, что из семьи уйдет по направлению к Еве и будущему ребеночку. И партия его сильно не осудит, потому что Сима бесплодная, а Евка родит еще одного советского человека. И что стране польза. А от Симы — пользы нету. Отвечал, в общем, ей с тех же партийных позиций, на которые она его сама и толкала.
