Помню, как я нащупал это лекарство. С Ромкой Серпокрылом мы бродили в лесу - снимали первый слой моховиков. Мы разошлись далеко (это был лес нашего детства, не видя друг друга, мы знали кто - где), крапил дождь, мох мягко пружинил под ногами. Я сбивал сапогом горькушки - брал только моховики и лисички. А мысли сосала пчела... Я думал о том, что женщина, которая не очень-то скрывает свою неверность перед любящим ее человеком или вдруг, в накатившемся раскаяньи или же по легкомыслию, сознается в изменах, напрасно считает, что через признание она обеляется, становится перед предаваемым чистой - она лишь добавляет муки. Для каждого человека есть что-то, чего ему лучше не знать, чтобы не потерять силу - жить. Предатель, сознающийся в своих предательствах, не искупает этим вину. Известно: предатель - хуже палача. Женщина, изменяющая любящему ее и кающаяся перед ним в измене, становится предателем и палачом одновременно... Я думал, а пчела жалила ядом. И тут я увидел мухомор. Он был свеж и крепок - он был царственен. Его роскошная внешность и ядовитая суть преобразили мою боль в образ. Я сорвал мухомор и стал разглядывать его рябиновую шляпку, крапленную махровыми снежинками, нежный сборчатый воротник, ножку в тугом чулке с накрахмаленным отворотом и с пяткой, запачканной песчинками и бурыми щетинками мха... И вдруг понял, что пока был занят грибом, я потерял свою боль. Прислушиваясь к пчеле, я стал цепляться за окружающую мелочь: сосны вокруг стояли мокрые и темные, на стволах и нижних ветках лепился голубоватый лишайник, обычно сухой и черствый, теперь он распарился от влаги, понежнел, стал мягким и упругим на ощупь, - я смотрел вокруг, называл то, что видел, и пчела молчала. Но потом, от нервной толчеи называемых предметов, пчела проснулась, снова пришла тоска. Унять пчелу надолго может только Рита, когда она рядом. Но дорого и открытое лекарство... Я устал быть один и свистнул - Ромка ответил. Я пошел к нему. Корзина у Ромки была почти полная, сверху хвастливо торчали два красных. Он засмеялся, увидев мой мухомор:
- Пустое! Такой гангрене, как твой Петр, от мухомора не икнется!
Какого ляда Петру?.. Чем его зацепило? Если он не остановится, я оторву ему голову...
Петр уминает свиную котлету с отварным рисом. В стене скребется мышь. Петр жует мелко и быстро, по-мышиному. Он спешит не оттого, что ему жаль тратить время на еду, - он жаден, он привык не брать, а рвать, не получать, а ухватывать.
