Мария огляделась: где это она? Остановка не имела ни козырька для пассажиров, ни опознавательных знаков типа названия – лишь столб на пустыре, на котором флюгером болталась металлическая табличка с полуистертыми номерами маршрутов. И на первый взгляд и на все последующие эта Тмутаракань была совершенно ей незнакома. Здесь Маша никогда не бывала.
И вообще место было какое-то странноватое. Поблизости не наблюдалось ни людей, ни домов, ни какой-нибудь живности типа птиц, собак или кошек. Даже привычные взору трубы предприятий на горизонте не дымили – невероятно, но их попросту не было. Только совершенно пустынная, без единой машины, дорога, по которой они приехали, купы деревьев вокруг пустыря и высокое синее небо.
Девушка не первый год жила в этом городе, освоилась после своего маленького провинциального захолустья и, в общем, не страдала топографическим кретинизмом, но тут немного растерялась. Было непонятно, куда идти, долго ли ждать транспорта, чтобы вернуться. И, главное, спросить не у кого. Да еще телефон, не заряженный с вечера, предательски пиликнул и впал в летаргический сон. Ах как это было не вовремя!
Оглядывая окрестности, Маша заметила одну необычность: здесь на пустыре была очень сухая, кое-где даже потрескавшаяся земля, похоже, дождем тут не мочило давно, хотя всю последнюю неделю в городе стояла сырая погода. Впрочем, сейчас это занимало меньше всего: не льет, и ладно. Одной проблемой меньше.
Без толку прождав некоторое время хоть какого-нибудь средства на колесах, девушка решила выбираться из этого богом забытого уголка и пошла по натоптанной от остановки дорожке в сторону просвета между деревьями. Раз есть тропинка, разумно рассудила Маша, значит, она куда-нибудь да приведет, и бодро пошагала по ней, оглядываясь на пустырь: а вдруг все-таки приедет маршрутка или автобус. Мария старалась не думать сейчас про то, что на службу в свой банк она опоздала окончательно и уже бесповоротно. Такого ей не простят однозначно, других увольняли и за меньшее. И никакая протекция не поможет. Значит, придется искать другую работу. «Ну и ладно, – как-то слишком уж беззаботно смирилась с потерей Маша. – Зато теперь не придется соблюдать этот дурацкий дресс-код и даже летом париться в колготках», – подумала она.
Марии ее работа, честно говоря, не нравилась в принципе: сухие бездушные цифры, чужие деньги, приход, расход, отчет… Тоска смертная. И зачем дала себя уговорить после школы: «Иди, доченька, в экономисты, они всегда нужны, без работы не останешься…» Да и что было с нее взять, пацанки, ничего еще в жизни не понимала, вот и послушалась. А ведь в детстве мечтала лечить животных. Жалела, всех найденных приводила и приносила в их с мамой крохотную однушку, перевязывала сломанные крылья птицам, мазала зеленкой ободранные бока котам, детским кремом – собачьи раны. Но мама считала это увлечение дочери всего лишь игрой в Айболита, через которую проходят почти все сострадательные девочки.
