— Папа? Как твои дела?
— А твои?
— Ты же знаешь…
— Тебе чем помочь?
— Не знаю. Можешь дать мне денег. Они закончились, когда я купил нарциссы.
— Жалеешь?
— Я бы еще купил — в одном магазине оставались.
— Какая она сейчас?
— Похожа на снег.
— А ты говорил, на снег ничего не похоже.
— Не знал…
Рири не просто был в горе — казалось, он купец-скупец и утонул корабль со всем его имуществом: золотом, амброй и экзотическими фруктами. Хоакин сел к телефону и обзвонил: ж/д и морской вокзалы, аэропорт, автовокзалы; «я уже там был — не дают сведений о пассажирах». Хоакин взял его за руку, и они пошли по городу. Собирался дождь. «Пап, знаешь, о чём я мечтаю: о городе, который построю сам; огромный порт с северным сиянием; люди там будут похожи на птиц; дети будут рождаться либо фантазерами, либо ясновидящими; на вершине горы будет стоять разноцветный маяк, и, когда в городе будет идти дождь, он не будет черным, серым, одиноким, а — желтым, синим, зеленым, красным… красиво, правда?» «Я хотел бы погостить в твоем городе», — ответил Хоакин; «несмотря на снег?» «не смотря на снег». Рири сжал его руку, и дождь потек по их лицам. На углу сияла, как папоротник в ночь Ивана Купалы, синяя вывеска кафе. Они зашли, заказали кофе: со сливками, корицей, перцем. Кафе было с детской комнатой, стены расписаны цветами, мягкие игрушки, ковер; на стене — телефон под начало серебряного века. И справочник. «Мария Максимовна Вайтискайтис — почему мы не подумали? вряд ли Юэль уехала далеко — родители не отпустят»; Рири подошел медленно, будто не цифры, а каббала; нашел и позвонил. «Юэль? Это я, Рири… Здесь дождь, а у тебя?.. Простыла? Хочешь, привезу тебе мед… Всё в порядке… Я простил… А ты выйдешь за меня?» Хоакин положил в карман его куртки на спинке стула деньги и уехал домой, на юг.
Альфонс и Адель умерли в один день. Это казалось концом сказки, но так и было — самоубийством они не кончали; ничем не болели; просто уснули; управляющий зашел в дом за распоряжениями и увидел их, сидящих рядышком в плетеных креслах, держащихся за руки, спящих. Им было по девяносто восемь лет. «Красивые они были такие, светлые, как в саду сидели; сразу видно — прямиком в рай», — рассказывал управляющий Хоакину. Хоакин бродил по дому, завешенному лиловым бархатом, — традиции похорон, передававшиеся от служанки к служанке: правнучке Этельберты; казавшимся шкатулкой с драгоценностями — вещи изнутри, какими мы их не видим. Теперь дом, сад, огород, коровы, сыроварни — вся ферма Тулузов была его; когда-то он бежал из этого места; а теперь магия овладела его душой, как поэзия символистов; он написал в город, в больницу, что увольняется; получил кучу денег и остался здесь жить. Научился разбираться во времени без часов и звуках; запахе молока и специй; вести счета. Ездил на семинары сыроделов, как отец. Покупал саженцы. Слушал по ночам щелканье соловьев, курил свои тонкие бархатные сигареты, поймал себя на том, что бессонница вернулась. Однажды взглянул в зеркало и понял, что полностью седой и ужасно похож на Альфонса. А еще через век пришло письмо от Рири: «Привет, пап. Поздравляю, ты уже дед. Представляешь, он родился в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое октября; как мы с тобой. С моря шла буря; сорвала половину якорей. Скажи, как его назвать. Мы живем в том самом, мною придуманном городе. Города пока нет, но есть порт, и море, и разноцветный маяк. От него снег и дождь кажутся драгоценными камнями. С Юэль всё хорошо — случилось чудо, и после родов она полностью здорова. Она хочет назвать его Марк Аврелий. Пожалуйста, спаси меня, предложи разумное. И приезжай, если захочешь…» Хоакин изучил количество марок, равное годам без сына, и отправил телеграмму: «Назови его Месть. Большой привет Юэль». Еще один Тулуз, родившийся вдали от Белой ивы, зато под небом, полным снега… «Очень смешно, — ответил Рири, — мы нашли средний между твоим и вариантом Юэль: Робин Томас. Он очень классный. Всё понимает. Никогда не орет. Молчит и молчит, только смотрит. Приезжай, пожалуйста. А то я постоянно в походах; а Юэль — она опять танцует — на гастролях. Детского сада еще пока нет. А у тебя, как продукты, пропадает великий педагогический талант…»
