Крупный клип: смеющаяся задница шимпанзе.
Медведь хватает Татьяну в охапку и несет в сени, пока недремлющий брегет не прозвонит ему обед.
Клип с рекламой часовой фирмы «Бреге».
Но где очки?! Где темные очки, чтоб отделиться от всего?!
Челюсть Коленьки, разинутая, как у Сатурна, пожирающего своих детей. Туда я ему и всадил пуленьки. Коленьке — пуленьки, поэтическая находка, аллитерация.
Встречались на явке в Монтре, дружили закадычно. «Монтре-Палас», где жил Набоков, его я впервые прочитал в английской тюрьме, царство ей за это небесное. В гимназиях не обучались, не до книжонок было в монастырской школе. И только тогда узнал, что он с женой радовался жизни в «Монтре-Паласе» целых пятнадцать лет. Кара не умел водить и учиться не хотел, на машинке не печатал, ловил себе бабочек в свободное время и пописывал романы. Если бы не Верочка, носившая за ним книги на лекции… Если бы знать! Заскочить бы с Челюстью к великому писателю: «Здравствуйте, Владимир Владимирович! Здравствуйте, лучезарная жена Верочка! Мы только что с явки. Объясните, пожалуйста, что такое счастье?» Что бы он ответил? Выгнал? Ни в коем случае! Шпионаж его интриговал, не случайно он написал «Соглядатая». Кстати, Челюсть знал наизусть «Евгешу Онегина», мог бы почитать и прокомментировать.
Об Интеллидженс Сервис сраной. Покойный отец, наивный человек, дитя ГУЛАГА (в смысле — начальник лагеречка в Сибири, где мы жили не тужили) при упоминании названия британской разведки всегда многозначительно тянул палец к небу: интеллигентная![18] Откуда было знать, что интеллидженс и интеллигенция, что коровья лепешка и дикая роза. Думал, они другие, чем мы, грешные. Увидел бы папаша, как эти вшивые интеллигенты крутили Алика в тюрьме, как незаметно били поддых, как интеллигентно давали в морду…
Спал ли я, бредил ли, проваливался ли в пропасть в рвущихся об уступы штанах арлекина, но вдруг почувствовал, что на меня навалились, горло внезапно сломалось, заскрипело в железных тисках, я силился освободиться, убежать, я хотел жить, я разлепил глаза и увидел себя, веселого, подшофе, в синем стриповом костюме.
В льняной мятой кепке Cino Ferrari, шикарной в своем несоответствии моменту.
Тут я совсем задергался и обрел себя.
Прошло десять минут, где же хмырь Артур?
Сейчас бы контрастный душ, последнюю модель «Жилета».
Синюшная выбритость до последней, вшивой волосинки. Ошеломляющий парфюм «Eternity», душный и сладкий, как подмышка турецкой княжны, которую за борт или еще куда. От нечего делать вставил в кассетник Вагнера, его я полюбил на всю жизнь и готов был жить в Байрейте хоть на могиле великого гения, проверять билеты в качестве контролера на знаменитом фестивале, лишь бы постоянно слышать его «Кольцо Нибелунгов».
