- Уже ловит, - сообщил Юра.
- Все! Иду! Даю вам по запасной блесне, это заветные. Эта ржавая, но хариус такие любит. Думает: не я первый. Ну! - Стас вздохнул и пощупал пульс. - Сто сорок, не меньше. Если хариус сорвется, у меня будет микроинфаркт. Морозов! Бросай чуть по течению, гляди за блесной как за любимым голубем, который понес почту. Все, ухожу! "Как ждет любовник молодой минуты верного свиданья! - это о рыбалке. Свидетели в любви не нужны.
Я забросил. Блесна ткнулась у берега. Но потом дело пошло. Еще пару раз бросил и подтянул. Вот блесну кто-то схватил. Сердце мое застучало. Я потащил и вытянул заиленный сучок. И еще раз колотилось сердце, когда попался сучок побольше. Я говорил рыбе: "Рыба, новичкам же везет, везет неофитам, дуракам, в конце концов, везет. На любое согласен, только поймайся". Но хариус был явно не дурак. Я зашел в ботинках подальше, чтобы пересвистывать блесну через всю реку. Нет, ничего. В тишине поскрипывала катушка, да зябли ноги в резине. Зашел выше колен, замерзли колени.
Подошел Юра. Оказывается, ходил на озеро. Переживая за нас, он рассказывал, что именно здесь они не успевали таскать.
- Всех и вытаскали. А как там у Стаса, у Славы?
- У всех то же самое.
Извести это меня утешило. Я выкарабкался на берег, стараясь согреть онемевшие ноги. Прокарабкался сквозь прибрежный цеплястый кустарник. Увидел невдалеке Морозова, пошел к нему. Он оглянулся.
- Поделись опытом, Слав. Как ты их заманиваешь?
- Я им говорю: "Я - Куняев, Я - Куняев". Рыба должна идти на это имя.
- Думаю, Слава, у рыбы сегодня рыбный день, а блесна железная. Лучше давай думать, как начальника к вагончику выманить.
- О, нет, лучше не трогать.
- А я отловился. Можно, я тебе удочку оставлю?
Я положил спиннинг возле большой пластиковой сумки, видимо, взятой для рыбы и пошел по реке. Так тихо было, так умиротворенно. Неслышно сеялся дождь, окроплял зеленые и желтые мхи, капельки осиянно серебрились от слабого солнца. Наклонялся и ел влажную, пропитанную водой голубику. Скоро руки стали чернильными.
И вот, казалось бы, в такой благостной равнинной, параллельной небу, местности и мысли должны были приходить благостные, умиротворенные, но нет же. Местность другая, но я то все тот же, ту же свою голову привез, другой не приставишь. А в голове все то же, чем она жила, чем полнилась до поездки и чем будет занята после возвращения. Прокручивались в памяти дела, которые не сделал, не доделал или сделал не так, как надо, мелькали лица знакомых, вспоминались свои невыполненные обязательства. Я даже встряхивал головой, прямо как конь, отгоняющий гнуса, но мысли были поназойливее любых насекомых.
