Католицизм — это совершенная система для тех, кто предпочитает придерживаться в жизни определенного порядка. Сперва вы тайно согрешили. Затем вы тайно раскрыли свои грехи, прошептав их на ухо невидимому человеку в спецодежде (но без значка), сидящему в темном чулане. Он простил вас («Absolvo te…»[19]), и вы можете со спокойной совестью отправляться восвояси и пополнять багаж грехов для следующей исповеди.
Теперь, когда у меня появилось время подумать об этом, мне кажется странным, что за грехи не назначалось наказания. Воздержание, трезвость, пост — ничего этого не требовалось. Предполагалось, что вы искренне раскаялись в своих грехах, сообщив о них на исповеди. И я был искренен — каждую субботу.
Католицизм оказался очень полезен для меня и еще по одной немаловажной причине: в начале шестидесятых подростки не имели сегодняшней широкой свободы действия. Я хочу сказать, что они не могли просто так взять и перепихнуться, буде им это приспичит. Во всяком случае, не в Данди. А что касается католических подростков… О! Если католическая девочка была замечена хотя бы за непринужденной беседой с мальчиком в отсутствие компаньонки, то дома, с большой долей вероятности, отец клал ее поперек колена, расстегивал свой ремень, спускал ее небесно-голубые панталончики и хлестал по дрожащим и трясущимся ягодицам до полного изнеможения. До тех пор, пока не начинал задыхаться и брызгать слюной во все стороны — издавая присущие случаю стоны и вопли смятения. И дочери доставалось гораздо сильнее, если мальчик был протестантом.
Я слышу, вы спрашиваете: как же мое поколение развлекалось? Извольте, я вам отвечу! Мы шли в кино.
В Данди имелись примечательные и незабвенные кинотеатры — пока телевикторины не стали основной пищей для глаз и умов его жителей. «Гоумонт», «Одеон», «Вик», «Гринз»… В те дни кинотеатры представляли собой несколько рядов сидений перед малюсеньким экраном, на котором двигались картинки. Это было похоже на телевизор, но только изображение подавалось на экран, а не исходило из него. Бог знает, как оно работало, — меня не спрашивайте, я изучал латынь в гуманитарном классе. И в любом случае, мы приходили туда не для того, чтобы постигать тайны оптики. Боже, боже, нет, болваны. Тысячу раз нет! Мы ходили туда обжиматься.
Последний ряд был моим любимым — по очевидным причинам. Мы не занимались эксгибиционизмом, боже упаси. Нам нравилось уединение. Обычная процедура выглядела так: перед началом фильма вы накачивали свою девушку кокой (я говорю о безалкогольном напитке, а вовсе не о наркотике), платили по шиллингу за место, и ее задница отдавалась в полное ваше распоряжение!
