— Так, — сказал Орест тоном своего хозяина. — Греки.
Долгое время Аттила не говорил ни слова. Затем, по-прежнему глядя вперед, произнес:
— В этом мире лишь мечи и копья дают нам силу. Такова реальность. Человек придумал многое, но только чтобы скрыть действительность. Вера — всего-навсего прикрытие, позволяющее сгладить жесткость реальности. Но реальность создает Бог, а веру — человек.
— А правду?
— Ага, — сказал Аттила, поворачиваясь к Оресту. Его глаза бешено вращались. — Правда… Правда — совсем не то, что воображают себе люди в своих мечтах и вымыслах.
Они продолжали ехать.
— Вот реальность, — сказал Орест через некоторое время. — Твой брат Бледа уже замышляет заговор против тебя.
— Ну, конечно, — невозмутимо ответил Аттила. — Ты думаешь, я дурак?
— Боже упаси, великий шаньюй, — воскликнул Орест преувеличенно угодливым тоном.
Аттила неодобрительно посмотрел на него:
— Хватит лести. Это удел Гьюху.
Орест улыбнулся:
— Но вы знали, что Бледа уже послал вестника с письмом в Константинополь?
Несколько секунд он наслаждался эффектом: Аттила был захвачен врасплох.
— Мой брат… Письмо?..
— Бледа просит помощи и золота, желая вернуть себе то, что по праву принадлежит ему, как старшему брату и законному властителю гуннов.
— Мой брат! — снова воскликнул Аттила, и в этот раз, казалось, его обуял восторг. Каган даже уронил поводья и, ликуя, хлопнул в ладоши. — Он не мог сплести тонкой интриги и низвергнуть меня!
Аттила засмеялся, потом закричал:
— О, мой глупый брат, как же ты развлечешь нас своими планами и кознями!
Затем он вытер слезы с глаз тыльной стороной ладони. Как же будет хорошо понаблюдать за этим развертывающимся тайным сговором! Как приятно подглядывать за маневрами своего брата, неуклюжими, словно у верблюда на рынке. Как сладко наслаждаться таким знанием и силой. Ждать и, наконец, неожиданно наброситься на этого слабоумного дурака и уничтожить его за наглость и глупость.
— Держи меня в курсе, — сказал Аттила, насмеявшись вдоволь. — Пожалуйста.
— Нам нужно послать кого-нибудь и убить вестника?
— Нет, — ответил Аттила. — Нет, нет. Это замечательная возможность для империи услышать о моем возвращении.
— Для империи? — тихим и удивленным голосом спросил Орест, словно почти забыл это слово за тридцать лет странствий.
— Для империи, — повторил Аттила: он-то ничуть не позабыл ни само слово, ни того, что за ним скрывалось. — Для Рима.
Они ехали без остановок весь день, пока не настали сумерки. Когда сгустилась тьма, Аттила и Орест разбили лагерь, удалившись на несколько миль от комаров и духоты болота. Они поели соленой говядины, попили некрепкого кумыса и уснули на земле под лошадиными попонами. Каждый из них проснулся, лишь едва забрезжил рассвет, чтобы поплотнее укутаться в одеяла: уже начала проступать влага из темной земли, становилось зябко, холодная зима постепенно вступала в свои права.
