— Ах, черт, опоздал! Ну, все равно, он от меня не убежит! — Гани снова вскочил в седло, но его удержал Елам, стал убеждать хотя бы коню дать передохнуть, чтобы не загнать его. Гани вынужден был послушаться.
— И где тебя носит, Гани, в свой родной дом перестал заглядывать, — укоризненно говорил Елам, когда собравшиеся всей большой семьей братья и сестры сели за один стол.
— Ты взгляни на свой участок — весь ведь зарос. Как ты не поймешь — пора тебе бросить дурачиться, надо осесть на земле, заняться делом, нашим делом, — сказал второй брат Амат.
— Слышали мы, что ты и жениться успел. Познакомил хоть бы. Привел бы в дом. Тебя ведь и с дочкой поздравить надо? — быстро заговорила младшая сестра Айсихан.
— Об этом чтоб никаких разговоров, курносая! — ответил Гани, улыбаясь ей.
У семьи был участок земли — около трехсот хо[22]. После смерти отца этот надел остался трем его сыновьям. Первые два-три года Гани на своем отрезе работал за пятерых и получал хорошие урожаи. Но потом, окунувшись в бурю событий, происходивших далеко за околицей его села, он устремился на простор, как птица устремляется в небо. Он перестал быть дехканином. И теперь снова дать ему в руки соху и заставить пахать и сеять было невозможно.
— Жил бы ты с нами, всем было бы хорошо, — вздохнула одна из невесток.
— Жили бы рядом, так вечно ссорились бы, а нынче вон у нас какая дружба, — отшутился Гани.
— Ладно, тебя, я вижу, на землю назад уже не посадишь. Живи, как хочешь, живи, где хочешь, но не шуми. Не балуй, — сказал Елам.
— Брат правду говорит, — поддержал старшего Амат. — Ты все на свою силу надеешься, хочешь быть не ниже, чем Хаким-бай, Рози-имам и им подобные. Но ведь за ними стоят лозуны, шанъё, разные большие люди. Как тебе одному с ними справиться? Слишком много берешь на себя! Подстрелят где-нибудь — и все!
— Родной мой, я умоляю тебя, не связывайся ты с ними. У меня сердце всегда за тебя так болит, — взмолилась младшая сестра.
Ласково погладив жгуче черные волосы сестренки, Гани шепнул ей:
— Не бойся, не родился еще такой человек, чтобы совладать со мной…
В комнату шумно вошли односельчане.
— Где ты пропадаешь, сынок, мы тут все соскучились по тебе, — поцеловала Гани руку сгорбленная старушка.
— Жил бы ты постоянно с нами, было бы нам поспокойнее, — поздоровался седобородый аксакал.
— И не говори, мы ведь так гордимся тобой, так тебе верим, — поддержал его другой старик, совсем древний, с трясущейся головой.
