— Слышали, как же. Они поднялись на газават. Но вопрос, чем это у них кончится, — ответил худой дехканин. Судя по всему, он пользовался у односельчан авторитетом. Остальные до сих пор молчали, не вмешиваясь в спор. Но тут кто-то подал реплику:
— А чем газават может кончиться! Победят правоверные!
— Твоими бы устами мед пить… — продолжал сомневаться худой.
— Ну что ты, Нурахун-ага! — возмутился тот. — Всегда правая вера побеждала! Ислам же непобедим!
Гани тоже задели слова худого дехканина, хотя, честно говоря, он не очень-то разбирался в сути ислама и шариата, и даже движения кумульцев. Думалось ему, что богом и пророком всех людей должна быть одна правда. Но когда он пытался яснее понять такие сложные вещи, у него просто голова шла кругом. Однако в словах собеседника было что-то, возбуждавшее в нем неприязнь. «Мало ему, что сам всем подчиняется, так еще хочет, чтоб и другие дехкане по его думали!» Гани чувствовал, что думать и действовать нужно иначе. Но как? Как начать борьбу за свободу? Гани с болью осознавал, что у него нет ни знаний, ни опыта, чтобы поднять людей за собой. Он мог только спрашивать, спрашивать без конца: «Почему мы молчим, терпим, покоряемся, не восстаем?!»
Он резко встал и пошел к реке. И всегда-то бурная, сейчас под напором ветра вода реки буквально кипела. Гани остановился на берегу. Дехкане не удерживали его у костра — пусть походит, подумает…
В то же время в белой юрте сидели за пышным столом баи селений, жители которых пришли на хашар. После сытной еды и крепкого горячего чая они вели неторопливую беседу, то и дело звучно рыгая. Разговор шел о Гани.
— Если б не наш башмираб, я бы показал этому вору с длинным грязным языком, которым он бесчестит порядочных людей, — произнес жирный кокбеши, обиженный сегодня Гани.
— Я изумился: даже в присутствии нашего башмираба он не может пристойно вести себя, болтает что придет на ум! Невежа! — добавил какой-то шанъё.
— На что он рассчитывает, этот разбойник!? Куда бы ни попал, всюду первым делом начинает издеваться над достойными людьми! Никому прохода не дает. А что у него самого-то есть? Дурная силища, только и всего…
— И не говорите, Хемит-бай! Да его ни в коем случае нельзя подпускать к подобным сборищам народа, он всех тут у нас перемутит…
— Чего он только не говорит!..
Многие шанъё и кокбеши готовы были хоть сейчас расправиться с Гани, однако их удивляло, что мираб Касым молча пьет чай, очевидно, не одобряя всех этих разговоров. Более того, он стал даже оправдывать Гани:
