— Хорошо, хорошо, мой господин. — Ходжак сделал знак слугам, те вытащили тулумы с кумысом из беседки и опустили их в арык, а коз загнали в загон.
— Ты прямо на крыльях слетал домой, — поддразнил его один из сидевших, — может, у тебя на ногах крылья, шанъё?
— У меня всегда вырастают крылья, когда наш бек у нас в гостях… Фу, как хочется пить, во рту все пересохло!..
Ходжак выпил одну за другой несколько пиал кумыса и вдруг увидел Гани. Он много слышал о нем и, конечно, как и все баи ненавидел батура. Как-то ему на базаре показали Гани, и теперь он сразу узнал его.
— Ты что здесь делаешь, вор?! — изумленно спросил Ходжак и тут же сам испугался вырвавшегося слова.
— Да вот решил прийти поучиться своему ремеслу у достойных наставников вроде тебя, шанъё, — спокойно ответил Гани.
На мгновение повисло молчание, потом бурно захохотал Рахимджан, а затем засмеялись и другие. Даже бек не сдержался. Разглаживая усики, он подумал про себя: «Ну и язык же у этого бродяги! Эх, если бы вместо десятка этих дураков был у меня хоть один такой молодец. Ни умом, ни силой аллах его не обделил».
Ходжак был сражен наповал фразой Гани. Больше всего его расстроило, что вместе со всеми смеялся и бек. Шанъё готов был сразу броситься на Гани, но удержался, видя, что улыбка не сходит с лица бека. Потом он сообразил, что он Гани не противник. Вот если бы приказать дюжине слуг кинуться на него. Злобно взглянув на врага, Ходжак молча уселся в углу.
— Попейте кумыса, шанъё, — заботливо протянул ему пиалу один из гостей, часто пользовавшийся дарами Ходжака и потому всегда старавшийся угодить ему.
— Наш Ходжаке — человек щедрости необыкновенной, — заговорил другой гость, пытаясь смягчить напряженность, — если хотите, он завтра же пригласит нас всех к себе домой и устроит пир. Голову дать готов на отсечение, что так он и поступит!
— А что? — снова взбодрился Ходжак. — Пусть только господин бек соизволит дать согласие, я хоть сейчас вас всех отсюда заберу. — В волнении шанъё сунул мизинец в широкую ноздрю. Сидевшие напротив брезгливо скривились, а Гани, отворачиваясь, бросил:
— Лезь глубже, клад на дне! — и такой тут грянул хохот, что с ветвей деревьев шумно взлетели испуганные птицы.
В эту минуту в беседку сунулся слуга Ходжака и громким испуганным голосом позвал его:
— Господин, господин!..
— Закрой пасть! — рявкнул на него шанъё, обернулся к беку, попросил извинения, прижав руку к груди и склонив голову, затем поднялся с места. Выйдя из беседки, он рванул слугу за грудки и прошипел:
