Здравствуй, Чапичев! | страница 43

У входа в клуб железнодорожников на большом фанерном щите наклеена рукописная афиша:

Это что-то новое. Я давно не был в Джанкое, только вчера приехал на каникулы. Репка и Чапич? Интересно. Репка — это, вероятнее всего, «веселый маляр». Так называли джанкойцы Ивана Репку. Он был мастером на все руки: и штукатур, и стекольщик, и печник, и художник. Лучше всего, пожалуй, Иван Репка расписывал тачанки. Глаз не оторвешь — так это красиво у него получалось. По черному лакированному фону с великой щедростью разбрасывал он васильки, анютины глазки и маки. Цветы получались словно живые — хотелось протянуть руку и сорвать их. Еще славился веселый и озорной Иван Репка как замечательный гармонист и певец. Без него ни одна свадьба не обходилась, ни одна гулянка. А меня лично в силу моих собственных склонностей всегда безмерно восхищало и удивляло Репкино умение говорить в рифму. Он и с женой ругался только в рифму, и с заказчиками разговаривал не иначе, как рифмованными фразами.

Как-то Иван Репка ремонтировал у нас в школе печи. При расчете в чем-то разошелся с завхозом. Слово за слово разгорелась громкая ссора. Явился директор школы.

— В чем дело?

Репка подбоченился и произнес рифмованную речь. Говорил он долго, минут пятнадцать, и разделал завхоза в пух и прах в весьма и весьма крепких выражениях. Завхоз злился, ученики хохотали, а директор выслушал Репкино выступление и серьезно сказал:

— Прекрасно!

— Вот это я ему и говорю, — обрадовался Репка.

— Чистейший раешник! — воскликнул директор. — Превосходный образец народного стихотворчества. Я вас убедительно прошу, запишите для меня все, что вы сейчас говорили, товарищ Репка.

— Что записать? — удивился печник. — Я уже все забыл. У меня это просто так получается: с языка сорвется, фыр-фур и улетает.

Несомненно, Иван Репка вполне мог стать участником живой газеты «Красный шлакочист». А вот кто Чапич? Может, Чапичев? Но Якова нет, кажется, в Джанкое. Как мне говорили, он работает где-то на линии, ремонтирует мосты.

Из клуба, почесываясь, недовольно щурясь на яркое солнце, вышел заспанный дед — не то сторож, не то дворник.

— Дед, что это? — спросил я, указывая на афишу.

— Ахфиша.

— А на афише что?

— Кловуны. Представлялыцики. И такие зануды, прости господи. Житья от них людям не стало.

Позиция деда в отношении живой газеты «Красный шлакочист» ясна. Но меня интересовало другое.