Яша недобро усмехнулся и не спеша удалился в боковушку. Стало слышно, как он орудует примусным насосом.
— Не слухает он тебя. Не дело это, — сказал усатый.
— Да, непослушный, — сокрушенно вздохнул парикмахер.
— А держишь.
— Держу. Забавный очень. И пляшет, и поет. Умора. Ей-богу, умора. И главное, ничему не учился. Даже азбуки русской не знает.
— Ишь ты, — поразился усатый. — А ну, пусть спляшет. Я этому делу сам любитель.
— Яшка! — крикнул парикмахер. — Поди сюда, Яшка, спляши! Клиент посмотреть желает.
Яша пришел на хозяйский зов не сразу: некоторое время он еще накачивал примус. Потом, выйдя из боковушки, протянул к усатому руку ладонью вверх.
— Тебе чего? — спросил клиент.
— Пятачок. Пятачок за ваше удовольствие.
— Ну, за это не беспокойся, — заверил его усатый. — Я тебе не то что пятак, гривенник отвалю. Ты только спляши.
Мальчик засеменил босыми ногами, сначала лениво, как будто без всякого интереса, но вдруг вскрикнул гортанно, взмахнул худыми руками, словно крыльями, и закружился в таком неистовом танце, что у меня в глазах зарябило.
— Вот это оторвал! — одобрил усатый, когда танцор остановился, небрежно склонив свою курчавую голову.
— А еще что умеешь?
— Петь умею.
— Так спой. Гривенник тебе обеспечен, не бойся.
Яша подбоченился, вскинул голову и запел. Голосок у него был не ахти какой — ломкий, хрипловатый, но пел он лихо. Первую песню я не запомнил, в памяти остался только нелепый припев: «Чубарики, чубчики, чубчики…»
В другой песне говорилось о каком-то Кериме-разбойнике, который, встретив на глухой улице богатую старушку, любезно попросил: «Открой ротка, будем посмотреть, золотая зубка есть?»
Закончив эту разбойничью балладу, он снова протянул к усатому руку.
— Погоди, — отмахнулся тот. — Сказал, не обману, значит, не обману. Еще что умеешь?
— Пушкина умею.
— Пушкин? Анекдоты? — усатый приготовился смеяться, но Яша быстро сказал:
— Нет. Стихи Пушкина умею.
— А ну, шпарь. Пушкин так Пушкин. Послухаем.
Яшка начал декламировать:
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.
Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно вас,
Мы все сойдем под вечны своды —
И чей-нибудь уж близок час.
Я был потрясен: неграмотный мальчик, и на тебе — стихи Пушкина! Да еще какие! Было чему удивляться.
— Талант, — сказал усатый и дал мальчику двадцать копеек. — Учиться тебе, брат, надо.
— Куда ему учиться, — возразил парикмахер. — Им бы с голоду не подохнуть. Отец с утра до ночи на базаре сидите — он холодный сапожник. Рубль-полтора в день зарабатывает, не больше. А чтобы семью прокормить, рубля три нужно. Ведь у них дома детей не сосчитать. Ну прямо как галчат в гнезде.
