Я был похож на мальчишек, которые только что вышли из кино и обмениваются впечатлениями: «А помнишь, как…? А заметил, что…?» Но, в отличие от этих мальчишек, никакой радости я не ощущал. Наоборот — чем больше я вспоминал, тем сильней на меня накатывала злость. Как только отец терпит Габи все эти годы?
Злость и обида терзали меня. Не из-за того, что ей удалось обдурить меня. Нет. Просто вдруг стало очевидно, что я еще ребенок, раз взрослые влегкую могут выкинуть со мной такую штуку.
И отец был с ней заодно, это уж точно. Габи придумала спектакль и написала роли для актеров, а всю организацию отец взял на себя. Сначала, конечно, ей пришлось убедить его, что это несложно. Чтобы он перестал колебаться, она еще сказала, мол, неужели такой человек, как он, не справится с такой простой операцией. Я уверен, именно так она это и назвала — «операция». Специально, чтобы пробудить в нем интерес. Потому что отец точно поначалу сомневался. В каких-то вещах он понимает меня лучше, чем Габи, как-никак я его сын. Наверняка он говорил, что странно устраивать целое представление для одного-единственного ребенка и что я, скорей всего, не пойму такого юмора. А она назвала его занудой и консерватором и добавила, что хорошо бы у него самого была хоть четверть моего чувства юмора, и еще заметила как бы про себя, что ведь и он, прежде чем сделаться сухарем и блюстителем закона, был тем еще хулиганом — или это все выдумки? И тут уже у него действительно не было выбора, надо было доказать ей, что он смельчак и выдумщик и понимает шутки не хуже, чем понимал в юности, когда еще рассекал по иерусалимским улицам с собственным помидорным кустом, вот они и начали соревноваться в смелости и изобретательности, а каково будет жертве их остроумия, то есть мне, — про это они и думать забыли.
В купе все еще стоял резкий запах пота. Спросить бы этих актеров, как они готовились к своему спектаклю! Интересно, трудно было учить роли наизусть? И где они взяли такие костюмы и ядро с цепью и сколько стоило все это представление, представление для одного-единственного меня? А еще Габи с отцом, наверное, заранее выкупили все места в купе, чтобы никто посторонний не испортил им шутку… И впрямь сложнейшая операция.
Злость моя понемногу улеглась. Отец и Габи, конечно, хотели как лучше. Хотели меня обрадовать. Потратили кучу сил. Очень мило с их стороны. Кто другой на моем месте наверняка был бы в восторге. Так я сидел и спорил сам с собой, пока не оклемался чуть-чуть и не смог снова взяться за письмо, и тут же увидел, что почерк сменился, и узнал крупные и неровные отцовские буквы: «Идея, конечно, принадлежала госпоже Габриэле; правда, после того как ей удалось склонить меня на свою сторону, наша выдумщица вдруг струхнула: мол, рановато устраивать для тебя такой спектакль, поскольку ты перепугаешься насмерть. А я сказал ей — да ты и сам знаешь, что я ей сказал…» Что он, когда был чуть постарше меня, уже управлял отцовским бисквитным заводом, и вообще, жизнь — это не страховая компания.
