МЕЧТА ТУРГЕНЕВСКОЙ БАРЫШНИ!
— Как ты думаешь, Миха, девушка поехала за шестьдесят километров в другой город поздним вечером, она понимала, зачем я её пригласил?
— Ещё как понимала!
— Вот это ты верно заметил! Ещё как! И ты даже не представляешь, как… Давай-ка выпьем, чтобы воспоминания ярче проявились.
Выпив, Сашка снова зажёгся своим рассказом.
* * *
Поначалу всё складывалось как положено: охи с ахами, вздохи со вздахами… вид из окна на море, расписанные золотом занавеси, мини-бар с напитками, которых не было даже в доме у самарской маникюрши-экстрасенсши… Королевская кровать, заправленная в тон занавескам золотистым покрывалом. Лицо Вики превратилось в счастливый лик:
— Как я всё это мечтала увидеть вживую!
Я чувствовал себя почти профессором Хиггинсом. Только не столь, как он, благородным. Вика так тащилась от всей этой якобы пятизвёздочной пошлятины, что я сам чуть не начал гордиться тем, что живу в таких крутых апартаментах. Как и Маше, я налил ей виски с содовой.
А дальше произошло вот что. Я чуть своё виски не выронил.
В номере было так называемое lazy chair — ленивое кресло. В таких креслах можно не только сидеть, но и лежать. Причём когда в lazy chair ложишься, оно принимает не только форму расслабленного тела, а даже подстраивается под твой личный остеохондроз. И вот это сарафанисто-заоблачное существо, упав в кресло, оглядело, как ей казалось, мой шикарный полулюкс и вдруг выдало:
— Охереть можно, как классно!
Наверное, уже в те годы я начал стареть, но от этой максимальной оценки я завис, как процессор, не справляющийся с требуемой от него скоростью мышления. Я думаю, от той простоты, с которой Вика выдала эти словеса, завис бы и сам Тургенев.
Даже она увидела мою растерянность:
— Ой, простите, Александр! Мы в Израиле так скучаем по родным русским словам.
Она улыбнулась улыбкой, которую оценил бы не только Тургенев, но и самый нравственный русский поэт Некрасов. А может, даже и Пришвин! А далее произошло то, что я совсем не ожидал: она встала с кресла, подошла ко мне, положила мне руки на грудь, взглянула на меня не глазами, нет, очами. И перейдя неожиданно на серьёзный тон, интимным полушёпотом, будто нас кто-то подслушивает, произнесла:
— Сашенька, я кое-что должна тебе сказать. Кое в чём признаться. Только сразу не вини меня, ладно? Обещай, что не будешь обо мне плохо думать?
