Вслед за Палием с обыском пришли к Александру Комару в квартиру. Думаю, что вычислили путем подслушивания телефонных разговоров. Палий имел неосторожность поговорить с Александром по телефону. У Комара при обыске нашли определенное число нераспространенной литературы. Он тоже был арестован. Он тоже был стоек и не выдал никого. Его родители трудно переносили заключение сына. Кроме него, у них еще была дочь Нина.
Из всей тройки, причастных к нелегальному изданию книг, на свободе остался только я. Год–полтора я еще был на свободе. Дальше началось самое интересное. Родители сидевших были очень удивлены тому факту, что руководитель подпольного издательства на свободе, а их дети сидят. Начались закулисные разговоры, намеки, которые никого не привели бы в восторг, я — не исключение. Уже закрадывалась мысль: посадили бы что ли и меня, чтобы не выглядеть предателем. Но несмотря на не снижающуюся активность меня не сажали. Но дождался и я. Однажды мне позвонил мой «опекун» из органов госбезопасности, Сергей Николаевич, и сказал: «Можешь собираться, у нас есть на тебя материал». Мне же всегда казалось, что такого материала было предостаточно и посадить меня можно было и раньше. Тут же позвонил мне мой знакомый, которого я когда‑то попросил напечатать 300 библейских словарей Нюстрема. Он распечатал, мы эти словари переплели и распространили: что‑то продали, что‑то раздали. 300 словарей — это по весу примерной тонна готовой продукции. Отксерокопированные страницы надо было сложить, сшить и переплести — что было делом весьма трудоемким. К этому была привлечена практически вся моя группа. Под пение молодежных песен они складывали эти листочки один к одному, брошюруя их в книжечки. Из книжечек составлялся том, который мы распространяли между частными переплетчиками. Так получались готовые книги, совсем не похожие на оригинал. Но это были хорошо читаемые ксерокопии. Копировальная техника к тому времени уже имелась в некоторых институтах. С одним оператором множительной техники мы заключили сделку. Но через некоторое время его вычислили. Он пришел ко мне и сказал: «Саша, прости меня. Я не герой, я тебе сдал. Мне сказали, что либо я сам сяду, либо дам показания на заказчика». Они знали, что заказчик — я. Против меня было возбуждено уголовное дело, которое называлось «Изготовление и хранение литературы в больших количествах с целью извлечения прибыли с применением наемного труда». Обвинение звучало так — «занятие запрещенным промыслом». Запрещения мы не видели, но статья звучала так. Адвокат никак не мог взять в толк, почему сажают заказчика, а не исполнителя. Судьи и следователи над такой наивностью смеялись. Но одна судья, выслушав доводы адвоката, тоже не поняла, почему сажают заказчика и отправила дело на доследование — к нашей общей радости. Дело вели следователи из Брежневской прокуратуры (район Москвы на Юго–Западе). Не знаю, почему дело оказалось там — я жил совсем в другой районе — в Дзержинском. Сотрудники госбезопасности написали протест на решение судьи. Дело передали другому судье. Он был более понятливый и из четырех возможных лет мне дали три года. Учли, что я — отец пятерых детей, жена ходила беременная шестым. Со всех мест работы были хорошие отзывы. Но дело было сделано, на оглашение приговора 24 января в 1984 я пришел в теплых вещах : телогрейке, в сапогах, с 10 кг провианта, готовый к отсидке — трем годам общего режима. Милиционер отвел меня в направлении, котором я еще ранее не ходил. Заперли в каморке–одиночке. Я сел и начал про себя молиться: «Господи, вот и начались мои тюремные приключения, мои университеты, которые мне нужно пройти». Но об этом в следующий раз.
