Азиз сделал еще глоток, а я оглядел нашу быстро прибывающую аудиторию. Люди сидели тихо, слушали внимательно, лица их были задумчивы и спокойны. Как раз взошла луна, воздух сделался мягче, засветился, и Азиз сбросил с себя одеяло, выпрямил спину. Неуверенность исчезала, по мере того как он припоминал все больше подробностей.
— Чужестранцы просили местечко потише, — продолжил Азиз, — а поскольку в ресторане было людно, я провел их во внутренний дворик. Там у нас столики стоят среди лимонных и апельсиновых деревьев и цветущих кустов. Чужестранцы выбрали самый темный угол — казалось, их притягивает темнота. Я принес им воды. Они взглянули на меня — глаза их сверкали, как две пары свечей. Это меня смутило; когда юноша задал мне вопрос, я не смог заставить себя встретиться с ним взглядом. У девушки было то же свойство, сродни способности гипнотизировать — она смотрела на меня и одновременно на какой-нибудь предмет. Тогда-то я и подумал: уж не сама ли Смерть явилась к нам в обличье прекрасного юноши и пленительной девушки? Это было как предчувствие, которому я не дал ходу.
Сам не свой, я сослался на сильную усталость и попросил своего друга Абделькерима обслужить столик вместо меня. Он так же нашел, что чужестранцы какие-то особенные. Позднее Абделькерим признался: наблюдая, как они ужинают, он, безо всякой на то причины, вспомнил цветущие деревья, что приветствовали его много лет назад, когда он впервые прибыл в Марракеш. У Абделькерима осталось общее впечатление благости, исходившей от чужестранцев; он растрогался; у меня эта пара вызвала совсем другие чувства. Слова Абделькерима, его невозмутимость успокоили меня, поэтому, когда чужестранцы покончили с едой, я снова стал их обслуживать. Они заказали мятный чай; юноша жадно, не поднимая глаз над краем пиалы, проглотил свою порцию, а девушка в это время смотрела на него с такой нежностью, что мое сердце забилось часто и мучительно. Поднялся зябкий ночной ветер. Прочие посетители разошлись. Я вернулся за стойку, оставил чужестранцев наедине с их мыслями, в тускло освещенном внутреннем дворике.
До сих пор тон у Азиза был ровный, сдержанный. Теперь Азиз взглянул на меня, как бы желая получить одобрение, прежде чем продолжать рассказ. Я кивнул, и он вновь заговорил, только теперь голосом более высоким, выдававшим тревогу и страх:
— Таковы были мои мысли, когда я смотрел вслед чужестранцам. Они ушли так же тихо, как и появились в чайхане. Девушка сжимала ладонь своего спутника, в то время как он держался прямо, словно нес службу на крепостном валу. Улицы дышали тьмой; тьма сразу же поглотила чужестранцев. Помню, я еще взглянул на небо — облака образовали вокруг луны двойное кольцо неестественного красного оттенка.
