Он помолчал, внимательно глядя на меня. В лице застыли настороженность и ожидание.
Я ничем не нарушил этой речи, но теперь, когда туарег сделал паузу, произнес:
— Вижу, ты сам инаден — тот, в чьих устах оживают слова.
— Это так, — отвечал он с улыбкой.
— Как твое имя, синий человек? — спросил я.
— Мое имя Джауд.
Я поблагодарил его за участие, и он снова улыбнулся.
— На равнинах поднимается пыль, — сказал он. — Спадает дневная жара. А мы с тобой стоим в тени Вороньего дерева и нижем слова.
В нашем непостоянном кружке, как всегда, нашлись нетерпеливцы, пожелавшие услышать продолжение истории. Один из них выкрикнул:
— Как же насчет двух чужестранцев? Что с ними случилось?
Вместо ответа Джауд встал лицом к тому углу площади, где высятся груды апельсинов, и сопроводил свой поворот жестом.
— Вон где они теперь — они не могут покинуть площадь, — сказал Джауд. Мы же никого не заметили.
Джауд пожал плечами. В глазах его было лукавство.
— Они неуловимы, точно глубоководные рыбы, — добавил он. — Иной раз их видишь, иной раз — нет.
Отовсюду послышался неловкий смех, один только мой друг Мохаммед, до сих пор погруженный в молчание, не находил слова Джауда забавными. Напротив — он встал и подошел к туарегу. Скрестив на груди руки, Мохаммед холодно произнес:
— Если мне не изменяет память, ты употребил слова «бездна, которая есть наша жизнь». Будь добр, объясни, что ты имел в виду.
Смешки стихли от этого вопроса. Туарег поджал губы. Из глаз его исчезло лукавство. Напротив, взгляд стал торжественно-печальным.
После паузы, насыщенной нетерпением, туарег произнес:
— Я имел в виду возможности. Жизнь меняется, когда стараешься полностью отдаться тому, что любишь. Это ввергает человека в бездну — которая есть реальность, хоть и выдуманная, и падение в которую чаще всего мучительно.
Он сделал паузу, чтобы плотнее закутаться в синий плащ. Взгляд его тяготил нас. Мрачность контрастировала с общим благодушием.
Покосившись на Мохаммеда, Джауд продолжал речь, по-прежнему полную точных метафор:
— Поскольку красота, строго говоря, есть одно из сугубо человеческих качеств, она обычно берет верх над мудростью и здравым смыслом. Зритель, привилегированный свидетель, живет в прекрасном сне. В этом сне он прячется от реальности. Это таинственный брак, союз, где радости и света ровно столько же, сколько отчаяния и тьмы. Каждый, кто узрел подобную красоту, навек меняется. Он никогда больше не взглянет на мир прежними глазами. Скорее всякий раз его будет постигать очередная порция прискорбного разочарования. Такова бездна — состояние человека, не знающего ни удовлетворения, ни счастья.
