ЕВГЕНИЙ. Ты ещё и куришь? Ну, чётко!
АНЖЕЛИКА. Я ещё и курю. Тебе-то что? Ступай в свою роту уже. (Наливает, пьёт.)
ЕВГЕНИЙ. Постой. Давай, заново, с начала.
АНЖЕЛИКА. (Хохочет.) Да прямо что. Нужен ты. Такого добра — найдём.
ЕВГЕНИЙ. Ишь, как заговорила. Я к тебе со всей любовью, а ты?
АНЖЕЛИКА. (Смотрит в окно.) Какие хорошие были. Два Серёги. Оба с кольцами. Я ему говорю: «Серёга, а чего это у тебя кольцо?» А он страшные глаза сделал, смеётся и говорит: «У меня не кольцо, а серёжка! В честь моего друга Серёжки у меня серёжка! Потому что мой друг Серёжка помер, и, если кто слово скажет — тот пойдёт к Серёжке на небо, вот так!» (Хохочет.) И всё переживал, что у них в комнате окна не на солдатскую баню выходят! Смешные были. Жалко. Америка, да. Какие хорошие, а?
ЕВГЕНИЙ. Они пидерштейны. Пидерштейны везде своё чётко заработают. Мафия «голубая» кругом, я знаю, по телевизору много раз говорили — мафия. Ноги бы им пообрывать, вот! Хотел я им сразу в рожу дать, да потом передумал, ладно — думаю.
АНЖЕЛИКА. (Вздохнула.) Дурак же ты. Какой ты дурак, а? Почему такой дурак на свете живёт? И трус. Ты же всё жрал, что они притащили, всё пил, а теперь… Ты же с ними сидел в обнимку, пил на прощание, разговаривал, спорил, кто лучше — баба или мужик, а теперь вдруг — на? Ну, человек, а? (Смеётся.)
ЕВГЕНИЙ. Я с ними говорил, потому что мне надо было выпы-ты-тать.
АНЖЕЛИКА. Да чего выпы-ты-тать-то?
ЕВГЕНИЙ. А может, они — наймиты капитала. Они — шпионы американские и хотят секреты про наш городок про военный увезти с собой в Америку, про установку «Град» про мою, поняла?
АНЖЕЛИКА. (Смеётся.) Да прямо что. Да кому твоя установка «Град» нужна? Задницу подтереть разве что.
ЕВГЕНИЙ. Нужна! Всем нужна! Тебе тоже не скажу. Ты тоже, может, шпионка, шпионша, вот так, да! Казачок-то засланный, так, нет? Конечно!
АНЖЕЛИКА. Трусятина ты. Ты только за глаза можешь тявкать.
ЕВГЕНИЙ. Кто — я? Я?!
АНЖЕЛИКА. Ты. Смесь шакала с зайцем ты.
ЕВГЕНИЙ. Мы ещё чётко с тобой потом поговорим на эту тему.
АНЖЕЛИКА. Поговорим, ага. Думаешь, боюсь тебя? Прямо что. Я тут таких видела-перевидела, Женьшеньчик, не тебе чета.
ЕВГЕНИЙ. Пьяная стала.
АНЖЕЛИКА. Пьяная, да соображаю. И имей в виду: я мамкина дочка, вся в неё, гены у меня от неё, так что — рука у меня тяжелая, характер ндравный, смотри! (Смеётся.)
ЕВГЕНИЙ. Чего ты всё смеёшься?
АНЖЕЛИКА. А чтоб ты спросил.
ЕВГЕНИЙ. Чего смеёшься, говорю?!
АНЖЕЛИКА. Чего? А того, что много у нас диковин, каждый бамбук — Бетховен.
