Как это началось? С поэтического конкурса, конечно. Моего первого.
У меня все начинается со слов. Со слов и с моего голоса. Во всяком случае, Хуана говорила, что с голоса. Но в то время я не осознавал заключенной в словах силы. Я считал их беспомощными, а голос слабым и тихим; и больше всего беспокоился о том, смогу ли вообще говорить. Точнее, я был совершенно уверен, что не смогу.
На 23-й улице в районе Ведадо, около авеню К, находится старый розовый двухэтажный дом, выстроенная когда-то одним сахарным бароном городская вилла. Время сахарного рабства миновало, и теперь зданием распоряжался Революционный литературный коллектив Ведадо, который входил в состав СПДИК, Союза писателей и деятелей искусств Кубы. Достойные писатели имели возможность жить в этом доме. Ходило немало историй о том, как именно достойные жили во флигелях на втором этаже, о диких вакханалиях и антисоциальном поведении до рассвета, о тихо выскальзывающих из здания недостойных женщинах. У этого дома была своя атмосфера. На первом этаже находилась редакция литературного журнала «Идиома», куда я отдал четыре или пять стихотворений. Все вернулись обратно, два — в сопровождении добрых советов. Я не последовал этим советам и принес с собой в кармане те же самые стихи без изменений.
В большом и почти заросшем дворе под огромными лиловыми и белыми бугенвиллеями были развешаны разноцветные лампочки и расставлены простые стулья и столы. В углу сада из деревянных столов был собран покосившийся бар. За барной стойкой стоял Рафаэль, который совершенно случайно являлся также редактором литературного журнала. Он торговал сигаретами, пивом и ромом.
Естественно, я пришел слишком рано. И один. Кто-то ведь должен приходить первым на подобные мероприятия; логично, что кто-то должен быть первым, но почему именно я? Пустой двор, за барной стойкой Рафаэль, который не помнил меня по предыдущим визитам, потребность выпить чего-нибудь, напряженные, трепещущие нервы. У меня были деньги на пиво.
— Да расслабься, народ придет. Народ всегда приходит, — сказал Рафаэль, подавая мне первую кружку.
Я сказал, что буду участвовать.
— Будет кому послушать, как ты опозоришься. Дай взглянуть на твои тексты.
Ни за что. К тому же он уже видел их раньше. Я читал стихи маме, которая очень разволновалась и попросила меня быть осторожным; я читал кошке, которая повернулась ко мне задом, не проявив совершенно никакого интереса, и удалилась через несколько строф; я читал зеркалу, которое тоже выглядело совершенно равнодушным и категорически отказалось смотреть мне в глаза.
