Вечером мы с Хуаной смотрели телевизор. Мне захотелось написать кое-что: пара предложений, несколько слов крутились у меня в голове весь день. Я спросил Хуану, есть ли у нее какая-нибудь бумага. Любая. Хуана стала рыться в своих ящиках, но нашла только те листы, что были нужны ей самой. Бумага распределялась по карточной системе, которая еще была не такой суровой, какой станет позже, но достаточно серьезной, чтобы люди экономно пользовались тем, что имели.
— У Миранды всегда есть бумага, — сказала Хуана. — Зайди к ней в комнату и одолжи листочек. Бумага для рисования лежит в верхнем ящике белого комода, справа от двери, как войдешь.
— Может, лучше ты сходишь? — предложил я.
— Да нет. Ничего страшного. И загляни в ее платяной шкаф, раз уж ты к ней пойдешь. Миранда не разрешает мне одалживать у нее одежду. Она говорит, что я очень неаккуратна.
Комната Миранды находилась на том же этаже, что и комната Хуаны, за кухней, рядом с террасой, освещенной вечерним солнцем.
Похоже, Хуана напрасно уверяла себя в том, что Миранда — любимый ребенок в семье. Ее комната была намного меньше, чем комната Хуаны, в ней царил беспорядок, и она была загромождена вещами. Одежда разбросана по кровати: видимо, Миранда очень торопилась перед выходом. Как и в десятках тысяч девичьих комнат в Гаване, над кроватью висела в рамке одна из фотографий Че, сделанных Кордой. Это была не репродукция «Guerrillero Heroico»[13], самой известной в мире фотографии, а одна из тех, на которых кумир курил сигару, лукаво улыбался и выглядел намного моложе своих лет. Я обнаружил, что это не дешевая копия, а настоящая фотографическая, на которой к тому же в нижнем правом углу стояла подпись.
Я открыл платяной шкаф. В нем плотно висели вешалки с одеждой. Я был не настолько большим знатоком моды, чтобы определить, действительно ли эти вещи лучше одежды, которую носила Хуана, но по ярлыкам понял, что многие из них импортные: платья из Чехословакии, брюки из Польши и СССР. Материал казался синтетическим, а некоторые вещи выглядели так, словно их никогда не надевали. Две полки нижнего белья, к которому я не осмелился прикоснуться из страха нарушить порядок. И в самом низу шкафа — обувь. Красивые туфли. Красные, белые, зеленые, желтые, коричневые, на высоких каблуках из блестящей кожи или лакированные. Одна пара была из кожи, похожей на крокодиловую, что на Кубе не считалось таким же большим шиком, как в капиталистическом мире. Крокодилами мы себя обеспечивали сами. Но общее впечатление тем не менее было потрясающим. Я закрыл дверцу шкафа почти в благоговении перед обнаруженным мной ларцом с сокровищами, настоящим храмом реакционного тщеславия и эгоизма.
