, практически, невозможно и все ограничивается
произнесением (вслух или про себя) имен усопших, выниманием частиц из просфор… Но, во-первых, молитву ничем нельзя заменить, и если при этом сам человек не молится, то такого поминовения демоны-мучители не побоятся.
Во-вторых, сей род изгоняется не только молитвою, но и постом (Мк.9;29). Однако не трудно понять, как редко можно найти такого человека (священника, монаха, мирянина), который бы действительно отрекся от каких-то удобств, развлечений, удовольствий, и даже просто от обычного течения своей жизни, чтобы совершать ради вашего усопшего молитву, усиленную подвигом. А, ведь, это одно из условий, при котором церковное поминовение приобретает силу. Ибо богослужебное поминовение — это не магическое действо, которое независимо от молитвенного участия священника и верующего принесет спасительный плод «в силу совершённого действия» (ex opere operato) — как об этом соблазнительно учит католицизм и во что мы православные, к сожалению, совсем не против верить. Святые Отцы единогласно утверждают, что Бог не может спасти человека без воли самого человека, без его духовного соучастия, поэтому, где нет нашей личной молитвы, нашего понуждения к жизни по евангельским заповедям, Он не может помочь нам — не может услышать той молитвы, которой нет. Вера в то, что при поминовении усопшего главное — это вынимание частицы и произнесение имени за Богослужением, а не соединенные с ними молитвы верующего и священнослужителя, является одним из самых распространенных и губительных заблуждений — губительных потому, что оставляет нас и наших усопших без Бога, без плода. Святитель Иоанн Златоуст писал: «… ни Крещение, ни отпущение грехов, ни ведение, ни приобщение таин, ни священная трапеза, ни сподобление Тела, ни приобщение Крови, и ничто другое не может принести нам никакой пользы, если мы не станем вести жизнь честную, строгую и чуждую всякого греха»[68].
В качестве примера правильного православного (в отличие от языческого) отношения к молитве за другого человека приведу такой случай. У одного московского священника дочь сломала ногу. И он, будучи человеком вполне воздержным, тем не менее принял такое решение: «Я больше не выпью ни глотка вина до тех пор, пока сломанная нога дочери не станет здоровой». Он свою молитву соединил с подвигом, ограничил свою плоть, отнял от себя часть приятной жизни ради того, кого любил. Это было реальным проявлением любви, это была реальная жертва, которая очищая его, принесла и ему, и его дочери свой благой плод — не только телесный, но и что несравненно больше — духовный.
