Черная линия | страница 96
Сейчас, в одиннадцать утра двадцать третьего апреля, он дожидался приема в огромной очереди и по-прежнему не представлял себе, что делать.
На самом деле в данный момент ему было на это наплевать.
Потому что уже два дня он находился под сильнейшим впечатлением.
Под впечатлением от лица.
Он никогда не понимал презрения, с которым люди относились к такому критерию, как физические данные, когда речь шла о женщине. Как будто бы в первую очередь она должна быть гением, святой, матерью, воплощением различных добродетелей. Как будто ее могло оскорбить, что ее ценят за лицо, за тело, за внешность. И сами женщины всегда хотели, чтобы их любили за «внутреннюю красоту».
Полная чушь.
Единственное, что Бог подарил человеку, — это физическая красота. И прежде всего, красота лица. В нем сосредоточилось чудо гармонии, чудо равновесия. И единственное, чем можно выразить свое отношение к нему, — это молчание. Ни слова, ни вздоха… Надо просто любоваться, и все. Остальное — это лишь шлак, грязь, отбросы. Все, что принято называть «сочувствием», «сопереживанием», «взаимопониманием», все это ложь. По одной простой причине: стоит женщине заговорить, и она солжет. Иначе она не может. Такова ее исконная природа. Бесформенная, тайная, глубоко спрятанная оболочка, из которой она не может выбраться.
Он всегда выбирал своих Подруг за красоту. Найти лицо в уличной толпе: это одновременно так просто и так сложно. Потом речь шла уже о стратегии, о расчете, о манипулировании. Стоило ему заговорить со своей «избранницей», как он сам начинал лгать. Он проникал в самый мерзкий круг человеческих отношений. И в то время, как эти женщины думали, что открывают его, приближаются к нему, опутывают его своими узами, они на самом деле отдалялись от него, все сильнее запутываясь в поставленной им ловушке.
Ему вспомнилась песенка Жоржа Брассанса:
«Прохожие». Эти слова постоянно преследовали его. Ему казалось, что в них воплотилась вся суть его Поиска. Эта вечная и потаенная драма, состоящая в том, что ты позволяешь уйти красивому лицу, увиденному в поезде, в толпе, на улице, в то время, как тебя непреодолимо влечет к нему. Главное — это первое ослепление. Первая искра.
Вот почему, в то время, когда он собирался просто развлечься, вытянув какие-нибудь признания из Элизабет, он испытал потрясение при виде ее фотографии.
К этому он был не готов, совершенно не готов.