Религиозный фанатик, член запрещенной секты «аль аркам», Раман был в то же время гомосексуалистом, причем пребывающим в состоянии постоянного возбуждения. Эрик предупреждал об этом Жака, но оказалось, что аппетиты Рамана превосходили самые худшие ожидания. Мерзавец думал только о сексе. Его окружала банда единомышленников — тюремщики той же сексуальной ориентации, любители накачанных мышц и боевых искусств. Жесткие извращенцы, любившие мучить людей и разбивать им лица в кровь, которым Раман «платил» свежей плотью. Крики, доносившиеся по вечерам из душевых, приводили в ужас всех заключенных. Но Эрик ошибался; жертв там не насиловали. Их просто избивали до потери сознания. После этого тюремщики, опьяненные запахом крови, совокуплялись друг с другом.
В такие моменты главный мучитель первым выходил из проклятого строения, покачиваясь, ослепленный солнцем и угрызениями совести. Все в ужасе наблюдали за ним издали, ожидая новых репрессий.
— Стой! — рявкнул Раман за его спиной. — На сегодня хватит.
Жак отлично понимал, что его статус западной звезды обеспечит ему особый режим. Сегодняшний утренний наряд ознаменовал собой начало развлечений.
— Завтра займешься другой стеной, — распорядился охранник, подходя поближе. Взгляд его угольно-черных глаз обежал двор. — Не желаю больше видеть ни одного пятна от пота на этих чертовых стенах!
Реверди встал и посмотрел в глаза тюремщику. Потом прошептал по-малайски:
— Один-ноль не в твою пользу, приятель.
Раман моментально выхватил дубинку и ударил Реверди по обнаженному телу. Тот едва успел согнуть руку, чтобы защитить ребра.
— Здесь счет веду я!
Реверди не опустил глаза. Раман снова поднял дубинку, потом внезапно улыбнулся, показав неестественно-белые зубы, словно придумав какое-то новое жестокое развлечение.
— В тот день, когда тебя повесят, ублюдок, ты уже ни на кого не сможешь так пялиться. Тебе натянут на голову колпак, и это будет последнее, что ты увидишь.
Жак медленно покачал головой:
— А ты знаешь, что у повешенных встает, как у козлов? То-то пососешь тогда, лапочка.
На его тело обрушился новый удар. В последнюю секунду Реверди отпрянул в сторону, и удар пришелся во впадину плеча. Левая ключица хрустнула. Боль пронизала его наискосок, дошла до лопатки. Он отступил, пошатнулся, но не упал. На глаза навернулись слезы, но он небрежным жестом бросил щетку в ведро:
— Обещаю, когда я выйду отсюда, ты уже не будешь обладать такой властью.
