— Мама желает повидаться с вами сегодня же, не откладывая, — заявил Жан-Поль. — А ее желание — закон. И для меня, и даже для Гийома, — он немного помолчал. — Наши два семейства некогда были очень и очень близки. И у Гийома перед нами вполне определенные обязательства.
— Тем больше оснований для того, чтобы меня представил Гийом, а не вы.
Пропустив последнее замечание мимо ушей, Жан-Поль прибавил скорость. Очень скоро машина пронеслась по подъездной дорожке и с визгом затормозила рядом с мрачноватым на вид, выстроенным из серого камня особняком. Лилиан непроизвольно огляделась по сторонам. Сад и дом явно поддерживались в безупречном порядке. Дорожки посыпаны мелким гравием, перед входом рассыпает серебристые струи фонтан… Однако семейное гнездо Планиссолей в отличие от замка Карийон произвело на Лилиан неприятное впечатление. Может быть, потому, что она оказалась здесь против воли…
Жан-Поль вышел из машины, обошел ее кругом и распахнул для пассажирки дверцу. Видя, что она побледнела от испуга, он улыбнулся широкой, торжествующей улыбкой.
— Пойдемте, — сказал Жан-Поль, беря Лилиан за локоть.
Переступив порог, молодая женщина почувствовала себя так, словно оказалась в разверстой пасти пещеры. В просторном холле с высокими потолками царил зловещий полумрак. Жан-Поль, по-прежнему не выпуская ее локтя, повел Лилиан вперед. Престарелая горничная, поклонившись вошедшим, распахнула перед ними огромные двойные двери.
С нескрываемым презрением стряхнув руку своего спутника, Лилиан с гордо поднятой головой вошла. И оказалась в огромном зале с окнами от пола до потолка. Здесь света было в избытке, но тяжелые бархатные портьеры и старинная мебель темного дерева производили впечатление весьма гнетущее. А при виде двух женщин, находящихся там, у Лилиан отчего-то мурашки побежали по коже.
Баронесса де Планиссоль — а ею явно была старшая по возрасту дама — оказалась высокой, статной особой с тонкими, классическими чертами лица. Ее седые волосы были уложены в прихотливый старомодный шиньон, а черное парчовое платье наводило на мысль о пожизненном трауре. На худых, точно обтянутых высохшим бледным пергаментом пальцах сверкали кольца, а у ворота переливалась всеми цветами радуги бриллиантовая брошь.
Вторая женщина, что стояла у окна, выглядела много моложе. С виду ей можно было дать лет двадцать, от силы двадцать пять. Пышная, соблазнительная фигура, задрапированная в зеленый шелк, ярко-рыжие волосы, каких в природе не встретишь… По-детски округлое личико казалось бы прелестным, если бы не застывшее на нем выражение безысходного горя. Своей неподвижностью женщина напоминала статую — двигались только руки. Тонкие пальцы с острыми наманикюренными ноготками с методичной размеренностью разрывали в клочки шифоновый шарф. Целиком и полностью уйдя в это занятие, женщина в зеленом не подняла взгляда на вошедших, не улыбнулась им, никак не дала понять, что заметила их присутствие.
