Мысль о том, что у Хорэса есть долги, сильно оживила Веру — на что Альберт и рассчитывал. Она, может, и сентиментальна, но по-прежнему Понтсон, а для Понтсонов деньги кое-что значат.
— О господи, — сказала она. Все куда хуже, чем она думала. — Не говори мне, что он еще и в долги влез, помимо всего прочего. Биржевые игры, да? Выпивка, насилие — и вот это еще. Ах, Альберт, что же нам делать?
Альберт вынул носовой платок и отер лоб. Он знал наверняка: стоит упомянуть деньги, и Вера тут же забегает по потолку. Но и слушать его она теперь станет гораздо внимательнее.
— Перво-наперво его надо вернуть на работу, — сказал он. — Долги — не самое страшное, хотя какого беса он вложил все ваши деньги в акции, я понятия не имею. Ну да ладно, говорят, рынок идет в гору, так что вернется он в банк и со всем разберется. Главное — ему надо отдохнуть от Эсмонда. В противном случае неизвестно, чем дело кончится.
— Но в конце недели у него начинаются каникулы, и как мне тогда сделать, чтоб мой душка Эсмонд не действовал Хорэсу на нервы? Он такой милый мальчик, во всем помогает и…
— Я все учел, — сказал Альберт, на полуслове прерывая отвратительно сентиментальный монолог. — Я могу взять Эсмонда к себе, пусть помогает в гараже. Вот и будет Хорэсу передышка, покуда он в себя не придет.
Лежа у себя в комнате, Хорэс прислушивался к журчанию голосов в кухне и чувствовал себя гораздо лучше. Пассаж про бочку сделал дело. Даже Альберт покрылся пятнами интересного цвета, когда услышал про бочку.
В просторном коттедже Понтсонов, украшенном бархатными обоями, уставленном золотистыми диванами с синтетической обивкой, устеленном ворсистыми розовыми коврами, где при каждой спальне было по джакузи, новость, что дом скоро осквернит собой Эсмонд Ушли, не вызвала энтузиазма.
Белинда Понтсон, жена Альберта, в отличие от своей золовки, совсем не была дородной, шумной, лучезарной женщиной — и уж точно не сентиментальной. Точнее всего было бы сказать о ней так: тихая и обстоятельная, хотя таковой она была не всегда. Обстоятельнее всего ее обстоятельность проявлялась в отношении обстановки. Мысль о том, что своей грязной обувью и сальными руками подросток может сотворить с бархатными обоями, синтетическими диванами, не говоря уже о розовых коврах, глубоко ее обеспокоила.
— Я не позволю ему испортить нам интерьер, — заявила она Альберту, которого обязали разуваться на крыльце, надевать специальные тапочки и лишь после этого впускали в дом. — Знаю я этих мальчишек. Сестрица твоя сынка избаловала страшно, и он к тому же наверняка грязнуля. Как все мальчишки. Как тебя угораздило пригласить его к нам, не посоветовавшись со мной?
