Свой среди чужих. В омуте истины | страница 26
— Объявить войну? — Байдалаков поглядел на Гошу, потом на меня.
— Может, сделать это похитрее? А?.. Как вы думаете, Владимир? — Он впервые назвал меня по имени. — Думаю, вы правы! Собрать материал и отослать ему, чтобы понял: нам войну объявлять опасно!
— Вполне с вами согласен. Напишите Субботину в Берлин, Вюрглеру в Варшаву и, конечно, Поремскому; всем, с кем имеете по своей линии связь. Саша — личность темная...
5
Будущий министр юстиции, а после «июньских дней» министр-председатель и верховный главнокомандующий, Александр Керенский к 1912 году стал не только преуспевающим адвокатом, но и масоном.
В тот же период в Москву прибыл в качестве вице-консула Великобритании некий Локкарт (Роберт Брюс): молодой дипломат, разведчик, масон. Веселый, общительный, спортсмен, лишенный английской чопорности, быстро научился русскому языку, приобрел русскую любовницу, стал разъезжать на лихачах, пить шампанское в «Стрельне»... перед ним широко раскрылись двери многих купеческих гостиных, где (по его словам) «можно было встретить дочь анархиста Кропоткина и графиню Клейнмихель...»
Летом 1917 года Локкарт часто бывает в Петербурге, встречается с Керенским, Милюковым, Савинковым, Черновым, Маклаковым, Львовым, Терещенко, Гучковым...
На какое-то время он возвращается в Лондон, беседует с лордами Милнером, Керзоном (старыми покровителями), а на другой день два часа беседует с глазу на глаз с Ллойдом- Джорджем. И снова Петроград. Керенский (Аарон Кирбис) к тому времени уже сделал все, что мог: по его настоянию правительство арестовало царскую семью!
7 (20) марта он заявил: «Николай в моих руках... Маратом я не буду, под моим личным наблюдением он будет отвезен в гавань, а оттуда на пароходе в Лондон».
Локкарт уверил его, да и он сам понимал, что Ллойд-Джордж никогда этого не допустит... Режим семьи императора тоже устанавливал Керенский. «Преднамеренная жестокость была принята по моей инициативе, в основе которой лежала мысль получить таким способом возможность ДОБЫТЬ ВИНУ Николая и Алисы перед страной».
Услыхав, что императрица уничтожает документы, при помощи Вырубовой, он прибыл лично, чтобы ее арестовать и отправить в крепость: больную Вырубову подняли с кровати и увезли сначала в министерство юстиции, а оттуда в три часа ночи полковник Перетц и вооруженные юнкера отвезли в Петропавловскую крепость.
Вырубова пишет: «Потрясли не Кирбисы и Перетцы, а озверевшие русские солдаты и рабочие, доходящие до изуверства! Лучших убили, осталась сволочь!., неужто так легко можно внушить сатанинскую злобу?!» И дальше: «...миновав ворота крепости, подъехали к Трубецкому бастиону. Полковник Перетц крикнул, что привезли двух важных политических преступниц (Вырубову и Сухомлинскую). Нас окружили солдаты... Меня толкнули в темную камеру и заперли. На кровати лежал волосяной матрац и две подушки. И тут вошел ужасный мужчина с черной бородой, с грязными руками, преступным лицом, окруженный толпой наглых, отвратительных солдат. Они сорвали тюфяк с кровати, убрали вторую подушку и потом начали срывать с меня образки, золотые кольца. Этот субъект заявил мне, что он здесь вместо министра юстиции и от него зависит установить режим заключенным. Впоследствии он назвал себя: «Кузьмин, бывший каторжник, пробывший 15 лет в Сибири...»