— Ты имеешь в виду право посещения?
— Ну да.
Улыбка его не сулила ничего доброго.
— Как ты великодушна, Глэдис!
— Мы непременно выработаем соглашение, которое устроит нас обоих.
— Я тебе рассказывал, что не помню собственного отца?
— Послушай, не знаю, как обстояли дела с твоими родителями, но…
— Я рос беспризорником. С таким же успехом мог быть незаконнорожденным.
— Мартин!
— Я невысокого мнения о законном браке, но, когда речь заходит о детях, развод мне представляется еще большим злом.
— Ну, это не наш случай, — отозвалась Глэдис, стараясь, чтобы голос звучал бодро. — Я хочу сказать, поскольку мы не женаты, о разводе можно не беспокоиться…
— Мой ребенок заслуживает лучшей участи. Он… или она… У малыша должны быть отец и мать и домашний очаг.
— И мне так кажется, — подхватила молодая женщина. — Поэтому я согласна… отвести тебе определенную роль…
— Отвести мне… роль? — повторил он так, что Глэдис поняла: не совсем удачные слова она выбрала.
— Я не то имела в виду. Я не стану препятствовать твоему общению с моим… с нашим ребенком. Клянусь тебе!
— Ты клянешься. Как трогательно! И я должен поверить на слово женщине, которая даже не потрудилась сообщить мне, что беременна?
— Черт возьми, чего ты хочешь? Скажи прямо!
— Я и говорю прямо. Я не откажусь от своего ребенка, и меня не устраивает номинальное отцовство, и я не доверяю соглашениям, составленным алчными законниками-крючкотворами.
— Превосходно! — ослепительно улыбнулась Глэдис. — Стало быть, никаких адвокатов. И никаких судов. Присядем вместе, как цивилизованные люди, и составим соглашение, устраивающее нас обоих. — Молодая женщина вскрикнула: железные пальцы впились в ее руку. — Мне больно!
— Ты меня за дурака держишь? — Фагерст наклонился совсем близко, горячее дыхание обжигало щеку. — Могу вообразить, какое соглашение тебя устроит!
— Ты не прав. Я только что признала, что ребенку нужен отец, верно?
— Десять минут назад ты твердила, что видеть меня не желаешь!
— Да, но тогда я еще не осознала, как близко к сердцу ты воспринимаешь отцовский долг!
— То есть я еще не уличил тебя в том, что ты беременна. — Мартин расхохотался. — Ты не умеешь лгать, Глэдис.
— Черт тебя подери! Чего ты от меня хочешь?
Наступило тягостное молчание. Затем руки Мартина обвились вокруг ее талии…
— Прекрати, — потребовала Глэдис, но он уже припал к ее устам в неистовом поцелуе, что грозил свести с ума.
Когда Мартин наконец отстранился, она вся дрожала — от ненависти, от ярости и от унизительного осознания того, что даже сейчас его поцелуй способен пробудить в ней желание.
