Он вдруг встал и направился к двери. Вышел в холл. Я направился за ним. Брат пересек холл, открыл дверь в гостиную. Там, как и раньше, ничего, кроме дивана и стульев. Пол, на котором когда-то лежала Регина, вымыт и натерт. Холодно. Дональд, стоя у камина, смотрел на портрет Регины над ним.
— Чаще всего сижу здесь, с ней, — сказал он. — Не будешь возражать… если не пойду вас провожать, Чарльз? Очень устал…
— Береги себя, — бессмысленно сказал я. — Все будет нормально.
— Не беспокойся.
Обернулся с порога. Он смотрел на Регину. Не знаю, хорошо это или плохо, что я написал ее портрет.
Весь первый час пути Мейзи не проронила ни слова. Это само по себе было рекордом.
Мы заехали к одной из соседок брата, которая с самого начала предлагала приют ему.
Миссис Соседка выслушала сочувственно, но покачала головой.
— Мы несколько раз пытались его уговорить. И не только мы — многие пытались. А он отвечает, что у него все в порядке. И не хочет принимать ни от кого помощь.
Мейзи вела машину сосредоточенно, спокойно. Наконец, она заговорила:
— Не надо было беспокоить его. Так скоро, после…
Три недели, подумал я, только три недели. Для Дональда они, наверно, были как три года. Таких страданий могло хватить на всю человеческую жизнь.
— Поеду в Австралию, — сказал я.
— Вы его очень любите, миленький?
Люблю? В конце концов, наверное, это самое точное слово.
— Он старше на восемь лет, но мы всегда хорошо ладили. Наши матери — сестры. Они, навещая друг друга, нас таскали с собой. Он всегда терпел, когда я, маленький, путался у него под ногами.
— Очень плохо выглядит.
— Да.
Она замолкла еще на десять миль. Потом сказала:
— Уверены, что не стоит сообщать в полицию? О картинах, имею в виду? Ведь это, вы считаете, каким-то образом связано с ограблениями? Полиции легче все расследовать, чем вам…
— Им было бы легче, Мейзи. Но как я могу рассказать? Он не выдержит новых допросов, вы же его видели сегодня. А для вас это будет не просто признание и раскаяние в маленькой контрабанде и штраф. На вашей репутации останется пятно. Каждый раз, когда соберетесь попутешествовать, на таможне будут рыться в чемоданах, возникнет куча других осложнений, унижений. Стоит попасть в черные списки — и никогда уже не выбраться.
— Не ожидала от вас такой заботы, миленький, — она попыталась хихикнуть, но вышло ненатурально.
Мы остановились, чтобы поменяться местами. Мне нравилось вести ее машину. С тех пор как лишился устойчивого дохода — уже три года — не имею своих «колес». Приятно чувствовать мощь мотора под светло-голубым капотом, поглощавшим дорогу.
