— Несомненно, — согласился Гревиль.
Внезапно, после какого-то незначительного замечания Стэнтон спросил:
— А где находились вы, милорд, когда прозвучал крик убитого?
— Я был в малой гостиной и закуривал сигару.
— Значит, вы не были в одной комнате с гостями, — подчеркнул Стэнтон. — Я так и думал.
Гревиль ничего не ответил, он продолжал тщательно завязывать галстук.
— Итак, я ухожу, — заметил Стэнтон, поблагодарил Гревиля за любезность и отправился беседовать с дворецким. На лестнице он повстречался с Лайлой, она бросила на него, как всегда делала при встрече с мужчинами, долгий взгляд. Это нельзя было назвать улыбкой, но взгляд таил какое-то обещание. Стэнтон посмотрел на нее с восхищением, и Лайла улыбнулась ему уходя.
Когда она исчезла, выражение его лица резко изменилось. Он пробормотал:
— И ради таких женщин мужчины лгут, воруют и даже умирают.
Он думал, идя обратно вдоль Верклей-Сквера и держа во рту незажженную папиросу, о Гревиле, который любил Лайлу так сильно, что совершил из-за нее низость по отношению к своему ближнему, — а Гревиль был безукоризненно честным человеком. Он думал о Робине Вейне, которым овладела такая безумная страсть, что он решился несколько лет тому назад погубить ради нее свою карьеру, а теперь готов был даже умереть. И Лайла, женщина, для которой он жертвовал всем, накануне того события, которое даже для нее должно было быть величайшей трагедией, переглядывалась с ним, человеком не ее круга, случайно и мимолетно встреченным ею.
Стэнтон остановился, зажег спичку, закурил папиросу и сказал вслух:
— Будьте прокляты вы и вам подобные, недостойные одной мысли порядочного мужчины.
Перед Мартином Вейном стоял человек, медленно и осторожно пересчитывавший пачки однофунтовых бумажек. Это был невысокий худой мужчина с решительным лицом, украшенным густыми бровями. Пересчитав деньги, — их было две тысячи, — он сложил пачки в маленький чемоданчик, захромал к ожидавшему его такси и поехал в Ватерлоо к пароходу «Беренгария», отплывающему в Нью-Йорк.
Филипп Роджерс, называвшийся Гербертом Пюрви, когда состоял на службе его величества, хорошо устроился в Америке. Он поместил свои две тысячи, после того как осмотрелся на новом месте, в нефтяные акции, и счастье улыбнулось ему, по его собственному признанию.
Он был когда-то хорошо знаком с тюремным порядком, но никогда не заговаривал на эту тему.
В тот день, когда он вышел из комнаты, снятой на вымышленное имя Мартином Вейном, — и Мартин покинул ее вслед за ним. Он направился быстрым шагом к вокзалу Виктория, переоделся там, отклеил бороду и вышел снова на улицу.
