Туровский — заместитель Дубового, улыбаясь, придержал лукошко вилкой, выгреб ножом ее содержимое. Полковник-граничар сделал то же самое. Разделавшись с одним лукошком, он уже смело приступал к другому.
— Мне все равно, — ответил он. — Я не Шкода, не Гайда и не Батя. Все богатство при мне! — Он хлопнул себя по груди, вынул из бокового кармана бумажник. Достал фотоснимок молодой женщины с ребенком. — Вот оно, мое богатство! А что касается всего остального, то я думаю, что и при коммунистах нужны будут стране граничары.
— Очевидно! — подтвердил его сосед.
Своими рассуждениями граничар напомнил мне литовца Сидобраса.
— Правда, вот с религией! — прищурил глаза чехословак. — Мы верующие, Нам нужен костел. Нам нужен бог, нам нужна вера.
— И веруйте себе, сколько вашей душе угодно, — усмехнулся Туровский, — мы ведь тоже веруем!
— Неужели? Что? В бога? В папу?
— И ни в бога! И ни в папу! Мы верим в коммунизм!
— Но это же разница!
— Разумеется, — ответил Туровский. — Одна вера ведет из мира действительности в мир фантазий, а другая — из мира фантазий в действительный мир! Какая лучше — судите сами, господин полковник.
— Говорят, вы разрушили религию! Старую религию!
— Не мы уничтожили ее. Она сама стала разрушать себя с тех пор, как из прибежища угнетенных превратилась в оружие угнетателей.
— Знаете, господин генерал, — ответил граничар. — Я солдат, не философ. Давайте лучше выпьем!
— Давайте, давайте, — согласился Туровский. — У нас философы, когда надо, пьют не хуже солдат!..
Иностранцы! Стихийное бедствие! Но «бедствие» знаменательное! Льнули к нам лимитрофы — понятно. Коричневая акула готова была их проглотить вместе с потрохами. Но льнула Франция, победительница в прошлой войне, с ее мощной индустрией, необъятной колониальной империей, с ее отважными сенегальцами и зуавами, с ее первоклассной линией Мажино, с легендарным Верденом, чьи тяжелые жернова перемололи полтора миллиона бошей. Да, Франция льнула к стране, на которую еще недавно бросала свои дивизии и крейсера. Вот так штука!
Это говорило о нашей возросшей силе — политической и боевой. Там поняли — лишь в единении с Красной Армией может что-нибудь значить их линия Мажино...
Давно уже не было здесь, в этой стороне, такого оживления, как в обильную и звонкую осень 1935 года.
По широким шляхам и тесным проселкам носились с запада на восток и с востока на запад торопливые всадники. В густом куреве пыли мчались легковые машины, маячили на буграх люди с планшетами, над полями и рощами гудели самолеты. Прибыли из Житомира и Винницы, из Проскурова, Шепетовки, Бердичева, со всего Правобережья, стрелковые и конные корпуса и вновь созданные танковые бригады. Разбившись на «синих» и «красных», они заняли свои места, одни, чтобы захватить Киев, а другие — чтобы его удержать.
