Старшина подошёл. Мы не обращали на него внимания.
— Товарищи курсанты, что вы тут делаете, почему не в гарнизоне?
— Здравия желаем, товарищ старшина! Мы выполняем задание инструктора. Он ругался, что мы всё время теряем точку выравнивания, нам надо найти и запомнить её. Теперь вот мы её нашли, сейчас запомним и пойдём в казарму.
— Покажите ваши увольнительные записки!
— Так нет увольнительных! Мы же не в увольнении. Мы пошли искать по гарнизону, а нашли только вот здесь.
Старшина обвёл каждого недоверчивым взглядом. Чёрт её знает, эту авиацию, у них всё не так как у людей. Все нормальные отдыхают, кино смотрят, а эти в поле лазают, точку какую-то ищут… В казарму мы вернулись в сопровождении старшины, однако о том, что мы в выходной искали за гарнизоном точку выравнивания, не узнал никто.
Самоволки не получилось. Может он, о чём и догадывался…
После этого случая мы его зауважали. Другой поднял бы шум, стал бы показывать, какие мы трудные и как он чётко правит службу…
* * *
Настоящий реактивный истребитель МиГ-15. Вот он — стоит на стоянке, скосив крылья, присев перед прыжком в стратосферу. Как стремительны его формы, какая мощь чувствуется в нём, какая скорость! Нет мотора, нет винта, нет перкаля — сплошной металл, покрытый ровным слоем лака. Толстый плекс фонаря и набитая до отказа приборами, тумблерами, рычагами кабина.
Я с дрожью в коленках тихо подошёл к нему и осторожно дотронулся до кончика крыла.
Крыло было холодное.
Самолёт был какой-то загадочный, чужой. Он как будто спрашивал: «Ну-ну, малыш, покажи кто ты такой! Хватит ли у тебя смелости выдержать мою скорость, хватит ли у тебя сил выдержать мою перегрузку, хватит ли у тебя здоровья вынести мою высоту? Сможешь ли ты совладать со мною? Посмотри какой я крепкий, быстрый, сильный, а ты — маленький, плюгавенький хлюпик — знаешь ли ты, что я могу сделать с тобой?» Теоретически я кое-что знал уже, но вот так наяву и так близко…
Мне стало страшно. Какая-то тоненькая струнка жалобно занудила: не справишься, не лезь, оставайся на поршневых, этот зверь сожрёт тебя. Конечно, я и вида не подавал что мне страшно, и даже лучшему другу, наверное, не признался бы в этом. Наверное, не у одного меня вызвала первая встреча такие ассоциации: ребятки притихли, количество шуточек резко уменьшилось, пару дней после того дня матчасти курсанты ходили какие-то пришибленные. Однако молодость берёт своё. Сначала пошли разговоры, потом — шутки, всё начинало становиться на свои места. И только ни разу и ни от кого я не услышал ни слова сомнения в своих силах — такое не говорилось. Единственным человеком, который после этой встречи испугался так, что решил уйти из авиации, был курсант ч. — довольно крепкий смугловатый с чёрными, как смоль, волосами и пронзительными, чёрными глазами парень из параллельной группы. Он, как и все, закончил аэроклуб где-то под Сталинградом, успешно прошёл первый курс училища и был выпущен на поршневом… А вот на реактивный у него сил не хватило. Признаться в страхе — это было просто невозможно. Курсант пару раз упал в строю во время движения и был списан врачами с лётной работы. Больше, до начала полётов на реактивных, никто не ушёл.
