У меня шумело в голове, но мне было стыдно.
Это же надо так опозориться! Лётчики! После этого мне не хотелось уже ходить в увольнение… Не знаю, то ли этот случай разнёсся до Батайска, то ли действительно аэродромчик Азова был слишком мал для курсантов, но через неделю нас подняли по тревоге, загрузили в теплушки и повезли в Бирючий.
Перед посадкой в теплушки всем выдали какие-то таблетки, якобы — профилактика от отравления. Среди курсантов разнеслось, что эти таблетки для понижения мужской активности: мол, курсанты дабы не сбежали с поезда по девчатам. Некоторые таблетки пили, большинство же от них отказались, вернее сказать — получить-то получили, но глотать не стали; потихонечку выкинули их с глаз подальше, и таблетки те неприкаянно белели в гравии насыпи, ожидая своего дождика.
Бирючий соответствовал своему названию.
Расположенный среди Сальских степей, славящихся своей жарой, и засухами, Бирючий только осваивался училищем. К нашему приезду аэродром представлял собой громадное, ровное как стол распаханное и десять раз укатанное чёрное поле без единой травинки. По краю этого поля были закопаны в землю цистерны с горючим, колючей проволокой был огорожен автопарк, и на четырёх столбах стоял навес — наша «столовая ресторанного типа» с грубыми, дощатыми столами и такими же лавками — по 10 мест на каждый стол. Палатки мы себе ставили уже сами, обустраивали место для часового, копали дорожки и засыпали их песком, набивали матрасовки и наволочки сеном, короче — строились.
Инструкторы наконец-то пригнали самолёты. Это были старенькие, видавшие виды самолёты ЯК-11. Как и большинство самолётов Яковлева, применяющего воздушное охлаждение двигателя для повышения живучести самолёта, они были оснащены звездообразными моторами воздушного охлаждения, расположенными в носовой части фюзеляжа и имели схему шасси с хвостовым колесом. Другими словами — сажать их было непросто: всё впереди закрыто задранным в небо капотом, после выравнивания землю приходилось выглядывать чуть ли не из-за угла. Особенно трудно приходилось на рулении. Всё впереди было закрыто широченным капотом двигателя, поэтому рулить на этом самолёте было положено «змейкой», то есть постоянно подворачивая самолёт влево — вправо для просмотра передней полусферы, дабы не въехать в препятствие, которое могло бы спрятаться за этим широченным «лбом» самолёта. Мне нередко доводилось наблюдать рулящего инструктора, положившего голову на борт — настолько неприятно и нудно было руление на этом самолёте. Яковлев вообще немного внимания уделял лётчику. Схема хвостового колеса для самолётов с таким, относительно общего веса, мощным двигателем, закрывающим собой всё впереди на стоянке, рулении, взлёте и посадке, да ещё и при не очень прочном по складыванию шасси — не лучший вариант. Мощный двигатель с солидной массой вращающихся частей давал довольно чувствительный гироскопический эффект не только на манёвре, но и при изменении оборотов, который лётчику требовалось компенсировать. Особенно внимательно требовалось работать с двигателем на взлёте и посадке, учитывая относительную к массе самолёта слабость шасси. Шасси, кстати, на этом Бирючьем мы поломали немало, немало побили и самих самолётов.
