А тут — мясо.
Мясо! Сколько мяса! Я бегал вокруг незнакомого бородатого мужика, который сплеча рубил топором мясо. Я бегал и кричал, кричал и плакал: «Дяденька, дай мне кусочек, дяденька, ну, тебе что, жалко, что ли, дяденька, ну, пожалуйста, у меня дома брат грудной, кормить его нечем, ну дяденька!» Мужик, наконец, отрубил кусок ноги от лошади и молча подал мне.
Я был настолько одуревший от счастья, что даже ничего ему не сказал, а тут же побежал домой. Дома матери не было. По полу ползал братик, весь перепачканный в золе.
Ладно, не до него.
Я схватил в сенях кастрюлю с замёрзшей водой. Слава богу, печка не погасла. Поставил кастрюлю на печку, кинул туда ногу и стал ждать. Нога празднично сияла в кастрюле всей своей лошадиной шерстью. Вода растаяла и закипала.
Соли не было.
Братик свалил на себя табуретку и заревел. Нужно было его накормить. Мать оставила толкушки. Так называла она толчёную гречку, из которой варили кашу братику, чтобы подкармливать его. Манки не было, потому варили толкушку.
Только немного — половину кружки.
Как мне хотелось бы сразу всю толкушку съесть! Я бы, наверное, её за раз бы съел! Так вот — набрал бы полную большую ложку и всю сразу — в рот! Нельзя. Реветь будет. Он ведь не понимает, что надо терпеть, когда кушать хочется. А мне уже восемь лет, я могу терпеть.
Вот если братик не доест, — тогда доем.
Нога варилась.
По хате растекался запах конского пота и мяса.
Я с ложки кормил брата.
Мне очень, до рези в животе, хотелось есть.
После начала войны я ни о чём не думал — только о еде.
А ещё хотелось, чтобы мы быстрее победили фашистов. Тогда все приедут домой. И будет много еды.
И я буду всё время есть.
Всякую еду.
И много.
Даже колбасу! И хлеб…
Белый! И булки, бублики, пирожки, шанежки…
Братик доедал всегда и всё.
Доел и на этот раз.
Я честно соскрёб остатки каши со стенок кружки и дна. Братик открыл рот. Ложка клацнула о единственный зубик, и последняя каша была проглочена.
Всё.
Ладно, зато будет мясо.
Я, наверное, съел бы всё это мясо, если бы можно было.
Нет, надо и матери оставить. Она ведь голодная.
Когда она со мной ела? Вчера? Или нет, позавчера, наверное.
Тогда бабушка четыре картошки принесла и шанежку.
Бабушка покупала в деревне муку и пекла шанежки.
С картошкой.
Шанежки — это на поезд.
Нам шанежки нельзя, а то муки не хватит.
Мука такая дорогая! И картошка.
Бабушка пекла шанежки и продавала их на вокзале, когда приходил эшелон. На вырученные деньги она снова ездила в деревню и брала муку.
