Второе дыхание | страница 36
Л е в и н. И ты.
Л е б е д е в а. Я?
Л е в и н. Ты помнишь доктора Виземана?
Л е б е д е в а. Виземан, Виземан... Он жил на Загородном? Его звали... погоди, я сейчас скажу...
Л е в и н. Генрих Федорович.
Л е б е д е в а. Постой, я сама... Верно - Генрих Федорович. Небольшого роста, с пышными седыми усами, в золотых очках...
Л е в и н. Попробуй вызвать в своей памяти одну идиллическую картинку прошлого, и тогда ты все поймешь. Гостиная. Зеленый бисерный абажур. Гипсовая маска Бетховена над шредеровским роялем...
Л е б е д е в а. Это было очень давно. Я была девчонкой.
Л е в и н. В течение многих лет трое пожилых людей, все трое - врачи, регулярно, раз в неделю, собирались под зеленым абажуром и музицировали. Играли Гайдна, Мендельсона, Чайковского. На рояле играл твой покойный отец Михаил Петрович, на скрипке мой старик Иосиф Самойлович, которого теперь тоже нет в живых. На виолончели играл хозяин дома. Затем переходили в столовую, где Елена Густавовна поила чаем с очень вкусным штруделем. Помнишь?
Л е б е д е в а. Помню.
Л е в и н. В двадцать пятом году Елена Густавовна умерла от родов. Родился мальчик, которому было дано имя в честь великого немецкого поэта Вольфганг.
Л е б е д е в а. Помню мальчика. Я держала его на руках. Слушай. Левин... Это - он?
Л е в и н. Да.
Л е б е д е в а. Ты уверен?
Л е в и н. Слушай дальше. В тридцатом году старик Виземанн получил небольшое наследство и уехал в Германию. Его отговаривали, но старик, помнится, сказал: "Мальчик должен знать свою родину, а порядочным человеком можно быть везде". Мальчику было тогда пять лет. Перед войной, будучи в Штеттине, я разыскал дом доктора Виземанна.
Л е б е д е в а. Ты был в Штеттине?
Л е в и н. Не задавай лишних вопросов. Конечно, я навел справки. Оказалось, старика увезли в гестапо. Этого можно было ожидать: двенадцать лет он дышал одним воздухом с нами. То, что творилось в Германии, казалось ему варварством. Он был осторожен, но на него все-таки донесли. Теперь я знаю кто.
Л е б е д е в а. Сын?
Л е в и н. Фашистами не родятся. Их делают.
Л е б е д е в а. А потом сын доносит на отца. Ужасно. (Вздрогнула, как от брезгливого чувства.)
Л е в и н. Рядовой случай.
Л е б е д е в а. Я тоже давно перестала удивляться. Но меня убивает наглядность. Тот самый мальчик! (Пожала плечами.) Фашист, родившийся в Штеттине, - это еще как-то укладывается в сознании. Даже в Лондоне или Чикаго. Но фашист, родившийся в Ленинграде, - в этом есть что-то бесконечно оскорбительное.