Пленная воля | страница 44



Века изжитые растаяли вдали.
Душа молчит пред тайною повторной
и плоти радостной, стыдливой и покорной
печальной мудростью путей не озарит.
Не в первый раз весеннее горит
над нами солнце. Не впервые ляжет
тяжелым бременем на девственное лоно
зерно любви и страсти утоленной
и станет матерью рожденная вчера.
Но в теле юном скорбна и стара
душа бессмертная, — и ничего не скажет.
Как тело девушки, зеленая листва,
пахучий мох и нежные цветы
в неведенье стыдливом
цветут и ждут, восстав из темноты.
И по лесам и нивам
безвольно шепчут древние слова,
чей тайный смысл невнятен им доселе,
трава, и ландыши, и ели.
И жутко мне и стыдно быть таким
немолодым и соблазненным
пред небом синим и нагим,
над лугом бережно зеленым,
в саду доверчиво влюбленном,
где я приник к устам твоим.

Конь Блед

Город мирный, город сонный
распростерся недвижим.
Молчаливо-изумленный
месяц, только что рожденный,
белый свет струит над ним.
Видит он, вперяя взоры
в недалекие просторы,
разрушительную брань.
Видит злое буйство зверя.
И очам своим не веря,
шепчет сонному: «Восстань».
Веют в небе вражьи крылья,
ближе гибельный пожар.
Но напрасны все усилья:
не осилить сонных чар.
Спит работник утомленный,
спят и юноша влюбленный,
и любовь забывший дед.
А над ними, выше, выше,
судьбы древние колышет,
древней ненавистью дышит
в новом облике — Конь Блед.

«Вот идет, потупив взоры…»

Вот идет, потупив взоры.
Темен вечер, ярок день.
От нее на все просторы
не спеша ложится тень.
Вот идет, подъемля очи.
Свет звенит и блещет тьма.
Ярче дня, темнее ночи
вслед ползет она сама.
Кто их знает, кто такие,
и откуда и куда
их влечет одна стихия
сквозь года и без следа?
Где тут лик и где личина?
под личиной чье лицо?
Свет и тень, как паутина.
Круг замкнулся. Жмет кольцо.
Бейся, бейся — нет исхода.
Принял двух, так будь в плену.
Шепчут обе: «Я — свобода,
если б выбрал ты одну».
Верить, жаждать, жить отказом,
изнывая, пренебречь?
Но вместить не может разум,
что любовь — не мир, а меч.

«Всегда живу в необычайном…»

Всегда живу в необычайном,
таком простом, таком привычном,
но для меня лишь не случайном
и не безличном.
Я всех трезвей и хладнокровней
приемлю то, что нам дается.
Но сердце с каждым днем любовней
и ярче бьется.
Все постигаю, все одолею,
и чем мне будни видней и внятней,
тем мир чудесней, тем жизнь милее
и непонятней.
Булыжник острый и купол храма,
приказчик в лавке, слепой с собакой,
мещанка, няня, «такая» дама,
ночной гуляка, —
все так привычно, все так предметно,
легко и просто и недосужно,
и стало все же душе заметно