Пленная воля | страница 25



И было все как в сказке древней,
И несуразной и простой,
И слился с русскою деревней
Весь мир объемлющий Толстой.
Один блуждая в бездорожье,
Он знал, как некогда Христос,
Что стало плотью слово Божье, —
И это слово нам принес
Из властной тьмы в убогой хате,
С признаньем мужа-палача,
В слезах Нехлюдова о Кате,
Сквозь крик Ивана Ильича,
В словах Акима и Платона,
В молчанье потных косарей,
И по следам Наполеона,
Где смотрит в небо князь Андрей.
И, освятив леса и нивы,
Живую плоть цветов и трав,
Он жил, познав, чем люди живы,
Но умер, смерть не оправдав.
И тщетно сердце жаждет мира:
Как победить, рассеяв мглу,
Зло жизни — неприятьем мира,
И смерть — непротивленьем злу?

Альфонс

Шикарен с головы до пят,
Белье — из тонкого батиста,
Ботинки узкие блестят,
И подбородок выбрит чисто.
Подобран галстук к пиджаку,
И тот же цвет носок лелеет,
И каждый волос к волоску
Приник — и двинуться не смеет.
Белее снега воротник,
И тверже мрамора манжеты,
И мил ему в стекле двойник
Безукоризненно одетый.
Он строен, статен и высок,
Черты и правильны и тонки,
Чернеет бровь, и бел висок,
И томно-вкрадчив голос звонкий.
И весь он гибок и силен,
И обольстительно-нахален,
И каждый жест его рожден
Притворством пряным женских спален.
Он в долг и спит, и ест, и пьет,
И носит в долг белье и платье,
Но сам он требует вперед
От женщин денег за объятья.

Проститутка

По бульварам в час вечерний,
В зимний сумеречный час,
Ты проходишь в толпах черни
И, маня, глядишь на нас.
Ты приходишь с Батиньолей
Иль с Монмартрского холма,
Где, теснясь, теснят до боли
Отсыревшие дома.
И под легкою накидкой
С вялой грузностью вола
Бродишь ты по грязи жидкой
От угла и до угла.
Платье смято, шляпа смята,
Тщетно в стан впился корсет,
И, поденщица разврата,
Ты — старуха в тридцать лет.
Ты привыкла, ты искусна,
Ты грязна и дешева,
Ты покорна и безвкусна,
И грубы твои слова.
И бегу я от позора,
Грязь любви в тебе презрев…
Ты ж — как знать? — пропойцу-вора
Любишь нежной страстью дев.

Concierge

В конуре, следя за домом,
Желчно штопает чулок.
На столе — бутылка с ромом,
В клетке — чиж, в горшке — цветок.
В мягких туфлях, в грязной юбке
И с косичкой позади
Ходит, точно фарфор хрупкий,
А не груди на груди.
И ворчит и носом водит,
Ненавидя всей душой
Всех, кто входит и выходит
Бесконечной чередой.
С раздраженьем постоянным,
Зла, как самый злобный пес,
Посетителям нежданным
Лжет на каждый их вопрос.
И, гордясь неверной справкой,
Точно мстит за чье-то зло,
Пожелтевшею булавкой
Бередит во рту дупло.
Кучу писем спутав гневно,