К моему удивлению, Щудерек ответил на вопрос, который всё-таки я решился задать в последнем порыве — видя, что он уходит и терять мне нечего: кому он отсылает стихи?
— Человеку, который тоже был тут. Тут мы и познакомились. Освобождаясь, он предложил мне свой адрес.
— Ну вот видите же! — вскричал я. — Значит адреса всё-таки берутся. А вы говорите, что они ниоткуда не берутся!
Он промолчал, глядя мимо. В его лице ничто не дёрнулось — ни в сторону возражения-пояснения, ни в какую другую. И я подумал: «Это он говорил для красоты — что адреса не берутся. Эх, эх! — весь этот мрак его взгляда — не более чем простенький романтический артистизм, который так простенько его тащит… Симулякр экзистенции, — фу, как это по-детски…» — (Надо заметить, что позже, ознакомившись с его поэзией, я почти не изменил этого мнения, явившегося вдруг и как бы по случайному наитию, — только чуть-чуть уточнил его.)
Моего второго духовника звали… Нет, не могу вспомнить. Вот напрягаюсь, напрягаюсь — и ничего. Имя улетучилось. Правда, я был у него недолго — с месяц. Значит, четыре или пять раз был на исповеди (по понедельникам). Он не вдавался в подробности, принимал меня совершенно формально. Всегда казалось, что он думает о чём-то другом, очень далёком. Я говорил обычную тягомотину, в основном, выдумывал: «…сделал в келье столько-то упражнений таких-то… концентрация средняя, но, в общем, достигалась легче… в лесу сидел — медитации о целесообразности в природе… враждебного отношения не чувствую уже давно…» Он кивал, не слушая, витая мыслями в непостижимых для меня сферах… «На службу сходил один раз, выстоял до конца. Второй раз не выдержал: возникло чувство отчуждения — и ушёл…» Он кивал. «Сделайте, — говорил, — ещё таких-то упражнений столько-то». Потом кратко сообщил мне, что его переводят из монастыря (с повышением, как я понял) и что теперь моим духовником будет хавий Омнумель — он передаёт меня ему с благоприятным отзывом… И вообще считает, что моё состояние почти нормализовалось и в монастыре меня держать… вот только инициация… но её можно пройти и в миру… — Видимо, поскольку сам уходил, то и благодушествовал таким вот образом. Я было поверил, обрадовался. Однако вышло совсем не то. — Хавий Омнумель… О, Боже мой! — что за тип оказался этот Омнумель!.. И вот теперь я думаю: не нарочно ли он меня передал в эти ежовые лапы, фальшиво успокоив? — Ведь это логично: я исповедовался фальшиво, и он ответил в тон мне. Думал о своём (может быть, о близком повороте карьеры), а сам всё слышал и понимал… Кивал… Ведь и понимать-то особо там было нечего, всё и так со мной ясно.
