Но я совершенно точно знаю, что сказали бы они, если бы мы заговорили о реституции, – о возвращении некогда национализированных земель и строений потомкам их былых владельцев. Самое главное, они, почти по Маяковскому, спросили бы: а ваши бабушки-дедушки кто? Что они делали после семнадцатого года? Строили социализм? Ну вот вам последствия социализма, получите-распишитесь, и не надо изображать из себя птенцов дворянского гнезда, ваши предки сами выпали из него, сами не смогли или не захотели его защитить.
Впрочем, я видел и последствия такой реституции в Латвии, где действительно вернули и земли, и дома собственникам на 1940 год и их потомкам. Во-первых, сам год был выбран довольно произвольно: за двадцать лет до того национальное государство конфисковало земли у остзейских дворян. Во-вторых, реституция приводила к парадоксальным ситуациям: дом в Риге или хутор получал какой-нибудь швед или австралиец с латышской фамилией, чей предок бежал в свое время от коммунистов, и он совершенно не знал, что с ним делать. А кто-то вдруг, наоборот, обнаруживал, что его квартира является чьей-то частной собственностью и ничего с этим не поделаешь.
Все же в Прибалтике советская власть длилась не так долго, в 1992 году многие прекрасно помнили, где был чей надел и кто потомок былых домовладельцев. Но и в Латвии реституцию постарались смягчить: новые старые хозяева в течение нескольких лет не имели права выселять нынешних жильцов или даже поднимать арендную плату выше установленного порога. Но Латвия как страна вернулась в определенном смысле точно в 1940 год, к той же самой конституции, к такому же капитализму с национальным оттенком. В России так не получится хотя бы потому, что в империю 1913 года уже не может быть возврата по целому ряду причин.
Есть, правда, одно значимое исключение: все церковные здания в новой России были переданы Церкви. Но и здесь, надо признать, главной движущей силой было не столько восстановление справедливости, сколько требования нравственности и целесообразности: если в церковном здании находится овощехранилище или типография, это все-таки ненормально с любой точки зрения, особенно если в стране есть немало людей, горячо желающих использовать это здание по прямому назначению.
Но какая же это все-таки порой морока! В нашем храме находился переговорный пункт, а ведь это памятник архитектуры, и приход должен не просто восстановить его, но воссоздать в точности в том виде, в каком он был некогда построен. Если честно, проще и дешевле было бы выстроить новый храм из современных материалов где-нибудь на пустыре.
