Наконец он присел под пропылёнными придорожными кустами, опустил Злату на траву и, покрошив немного хлеба птицам, остальное выложил перед ней. Девушка отломила кусочек лепёшки и стала есть. Васятка молча смотрел на неё.
- Что же ты не ешь? Ешь, - Злата показала на лепёшку.
- Ты хорошая. Ты - радость, - в который раз повторил блаженный и тихонько засмеялся, так и не притрагиваясь к еде.
За те несколько дней, что Злата скиталась, сидя за пазухой у Васятки, она привязалась к своему странному спутнику. Они спали под звёздным небом, жили подаянием и питались милостыней, но её гордыня молчала, и впервые за долгое время хлеб был девушке сладок. Злата заставила Васятку обойти все ярмарки и балаганы, где только можно было встретить музыкантов, но всё напрасно. Однажды в бессвязном лепете юродивого Злата услышала нечто такое, что заставило её прислушаться:
- Ищешь, ищешь - не найдёшь. Где музыкант? Музыканта больше нету!
- Что ты сказал? - воскликнула Злата, но больше не добилась от Васятки ни слова.
Предсказание глубоко ранило Злату. Теперь ей некого было искать и нечего ждать. Непокорная бунтарка смирилась и таяла день ото дня. Она не переставала удивляться своему спутнику. Убогий, оборванный, полуголодный, он искренне радовался и солнцу, и дождю, а глаза его всегда сияли счастьем. Только однажды на шумной улице он вдруг чего-то испугался. Увидев деловито снующих людей с озабоченными лицами, в которых не было ни тени радости, он закрыл голову руками и застонал:
- Страшно! Слепые. Кругом слепые... - его речь перешла в сбивчивые восклицания.
- Не бойся, погляди, все зрячие, - пыталась успокоить его Злата, но он будто не слышал её:
- Прозрейте, слепцы! Возрадуйтесь! Вы - живёте!..
Его голос перешёл в отчаянный крик. Вокруг собралась толпа. Тотчас, словно из-под земли, появился городовой.
- Что за беспорядок! - рявкнул он и, увидев бессвязно бормочущего и всхлипывающего дурачка, замахнулся на него нагайкой.
- Не трожьте его! - воскликнула Злата, высунувшись из-за пазухи рваной рубахи, и распахнула руки, словно она могла защитить плачущего Васятку.
- Чур меня! - перекрестившись, отступил городовой.
- Чудо! Чудо! - пронеслось по толпе.
В умишке городового лихорадочно суетились тёмные мысли. Конечно,
такая находка чего- нибудь да стоит. Не будь он раззявой, да снеси её во дворец, глядишь, и повышение по службе получить можно. А что, если за этакую редкость его полковником сделают, а то бери выше: генерал- губернатора дадут? Городовой представил себя в расшитом золотом мундире с генеральской лентой через плечо и протянул ручищу:
