— Дяд Вов, слушайте: «Чёрные зловещие скалы торчали со всех сторон…»
— «Торчали» исправь, — автоматически говорил я, исправляя что-то своё. В своей рукописи.
— Хорошо. «Чёрные зловещие скалы… были со всех сторон. За скала́ми…»
— За ска́лами…
— «За ска́лами жили страшные пивцы крови…»
— Что ещё за «пивцы»…
— Которые пьют…
— Нет такого слова.
— Ладно… «Они обгрызали жертву со всех сторон три раза, а потом брали острый молоток…»
— Достаточно. Извини, Аркаш, я занят…
Скоро Аркашка потерял и меня тоже в качестве аудитории. Единственным слушателем Аркашки остался старый пёс Чапа. Помесь таксы с болонкой. Что-то вроде карликового шакала.
Чапа тихо лежал на своём коврике и дремал. Аркашка ложился рядом с Чапой и громко читал Чапе в самое ухо:
— И он, хохоча, откусил ему глаз…
Чапа терпел пару дней, потом стал скулить.
— Злая колдунья острым но́жем разрезывала плоть жертвы…
— У-у-у! — выл Чапа, как фабричный гудок, и полз под кровать.
Аркашка ложился рядом с кроватью и кричал под кровать на воющего Чапу:
— Воистину прольётся кровь, ибо да будет так!
В отчаянном вое Чапы была мольба. «Ведь я не собака Павлова!» — как бы говорил этот вой.
На третий день Чапа начал лаять и кусаться, чего за ним раньше никогда не наблюдалось. Он даже слегка «вонзил в плоть» Аркашки свои старые зубы. Небольно, но всё-таки ляжку прихватил. Чапу не наказали, ибо он был воистину не виноват.
На следующий день папа сказал Аркашке:
— Аркадий! Завтра мы улетаем отдыхать. На море. В Судак. Вместе с дядей Вовой. Мы хотели бы взять и тебя. Но только с одним условием: ты не будешь нам читать свою… прозу. Договорились? Стоит тебе хотя бы раз заикнуться нам про эти… «ибо-откусывания — воистину-отпиливания»… и мы тебя отсылаем назад. Договорились? Даёшь слово?
— Даю, — ответил, горько вздохнув, Аркашка. Ему очень хотелось на море. Но когда папа вышел из комнаты, Аркашка шёпотом всё-таки добавил:
— Ибо!
Своё слово Аркашка сдержал. Нас он оставил в покое. Зато окружающим досталось по полной.
В самолёте Аркашка прибрал к рукам стюардесс. Через полчаса полёта симпатичные стюардессы, косясь на Аркашку расширенными зрачками, шарахались от юного прозаика, как лошади от волка.
На море, на пляже, отойдя подальше от наших лежаков, Аркашка находил себе жертву, какую-нибудь одинокую скучающую бездетную даму пост-средних лет.
— Здравствуйте, — очаровательно улыбался он даме.
— Здравствуй, малыш, — охотно сюсюкала дама. — Здравствуй, кисынька.
