Это каучуковый чёрный мячик, который кидается с криком «Дыдыдынц!» с четырнадцатого этажа. Он подпрыгивает сначала почти до десятого, потом — до пятого, потом — до третьего… У кого больше подпрыгнет.
Это чёрный хлеб из школьной столовки. Кусок стоит копейку. Хлеб солится, корка натирается чесноком, который заблаговременно берётся из дома. Всё это сладострастно жуётся с разными смешными рожами на уроке пения во время хорового вытья про «Мой Лизочек так уж мал…»
Словом, семидесятые.
Учился я в третьем классе плохо. Скажем так — средне. С тройки на четвёрку, бывали и двойки.
Приношу я домой дневник, даю бабе Соне. В дневнике: три по математике, два по русскому, плюс — два по поведению. С подписью: «На уроке рисования вертел головой и болтал ногами».
— У-у-у! — говорит, хитро улыбаясь, баба Соня. Глазки у неё смеются, узенькие, в симпатичных паутинках морщин, два добрых уголька. — Это за что же тебе злые люди тройку по математике поставили, мой дорогой внучек?
— Дробь чуть-чуть не так задро́бил, — бурчу я, старательно пытаясь отскрести ногтем кучерявого юного Ленина с октябрятской звёздочки. Ленин похож на Соседова. — А матерямба — сразу трояк. Всем четыре, а мне…
— Матерямба — это кто?
— Математичка. Ну, Мария Георгиевна…
— Ясно. Не мучь вождя.
— Чего?
— Не «чего», а «что». Значок не ковыряй.
Я перестаю терзать звёздочку и переключаюсь на пуговицу. Баба Соня некоторое время молчит, потом глубоко вздыхает:
— Бедный мой Вовунчик! — мерцает своими угольками баба Соня.
Я шмыгаю левой ноздрёй и судорожно пытаюсь понять, жалеет меня баба Соня или надо мной издевается. Понять этого нельзя. Баба Соня излучает безбрежную доброту и убийственную сатиру одновременно.
— Бедный мой, бедный! Ты же у меня будущий академик! Правильно? Подумаешь — слегка дробь не туда задробил… С кем не бывает? Верно я говорю? Разве можно моему без пяти минут профессору тройку за такое ставить? Безобразие! Совсем люди совесть потеряли. Всех расструлять из ядерной рогатки, кто моего Вовунчика обижает. А по-русскому двойка за что?
— За сочинение. «Моя заветная мечта».
— Ну, и какая у тебя заветная мечта?
Я шмыгаю правой ноздрёй:
— Мир во всём мире.
— Хорошая мечта, масштабная. Двойка-то за что?
Я изображаю неподдельное возмущение, шмыгаю двумя ноздрями, зверски выкручиваю пуговицу:
— Не знаю! Несколько ошибок сделал — и всё!
— Несколько — это сколько? Пуговицу пощади.
— Ну, двенадцать. А эта Мимоза Вобловна сразу дыдыдынц! — и банан.
